нужно было делать хоть что-то… – и подвернулась работа. Жалко, что он… Понимаете, в те дни, после… мне ужасно хотелось, чтобы он подошел, обнял меня – но я все равно знала, что он меня любит. Он работал в поле, чтобы ферма не загнулась, чтобы у нас было будущее. Он пытался жить дальше. Научил меня водить машину. Заступался за меня, когда было нужно. Научил иметь дело с драконами, – слезы уже текли у нее по щекам потоками. – Он совершал ошибки, да, и временами мне хотелось… чтобы у меня был папа помягче, – она вытерла щеки. – Но я никогда не хотела папы добрее. Иногда тебе нужно просто на что-то опереться. Чтобы тебя что-то держало – надежно, сильно… так, что впору забыть, что оно вообще там есть.

Ее папа – или не ее, но все равно близко – медленно скрестил на груди руки.

– Это все очень мило, – холодно произнес он. – Но ничего не меняет.

– Да ты посмотри на нее, упрямый старый осел! – взорвалась Дарлин. – Сам же сказал: она пахнет, как наша дочь.

– Я не ваша дочь.

– Вот видишь? – вскинулся Гарет.

– Но я дочь Гарета и Дарлин Дьюхерст. Я хожу во фромскую школу вместе с Джейсоном Инагавой, сыном Хисао Инагавы. У меня три свиньи по имени Бесс, Мэйми и Элеонора. У меня все отлично с английским и математикой, а вот с историей не очень. Терпеть не могу лук, но вы оба меня заставляли его есть, потому что он – с нашего огорода. Я не могу нормально петь, даже если очень стараюсь. А в церкви я иногда засыпаю…

Она замолчала. Мужчина и женщина смотрели на нее широко раскрытыми глазами.

– Я – не она, – твердо сказала Сара. – Но я – какая-то ее версия. Версия, которая не умерла. Совсем как вы – для меня.

У Дарлин вырвался долгий вздох.

– Теперь понимаешь, почему я попросила тебя приехать? – она посмотрела на Гарета.

– Да, – он опустил голову. – Да, понимаю.

– И что ты намерен с этим делать?

Он не ответил.

Воцарилось долгое молчание.

– Прямо сейчас, – из гостиной вышел Казимир, очевидным образом подслушивавший всю сцену оттуда, – нам нужно распланировать конец света.

– К полуночи, – подхватил агент Дернович, – здесь будут солдаты и танки. Мы даже не уверены, что они прибудут вовремя. Более того, – он искоса глянул на Казимира, – после нападения на Сиэтл мы не на сто процентов уверены, что именно сюда дракон направится следующим пунктом.

– Именно сюда, – заверил его Казимир. – Она постепенно осознает себя и неизбежно поймет, что неполна, несовершенна. Она явится за Шпорой… и, если получит ее, всему миру наступит конец.

– Я все равно не понимаю, – Сара упрямо потрясла головой, – как это может быть её Шпора, если Малкольм вот только что отхватил ей палец…

– Вечное возвращение, – напомнил Казимир. – Все случается вновь, опять и опять. Возможно, эта Шпора принадлежит прошлому миру, а отрезанный палец женщины – только будущему. И, могу тебе сказать, он уже близко. Она вернется за тем, что принадлежит ей, – он слабо улыбнулся. – Мы уже видели силу Шпоры, помните? Что она может сделать даже со спутником в небе…

Агент Дернович кашлянул.

– Это вы о чем сейчас говорите?

– Она взорвала русский спутник, – деловито объяснила Сара. – С этого началась война, которая положит конец всем войнам – но между людьми и людьми, а не между людьми и драконами.

– Чего, как оказалось, она всегда и хотела, – добавил от себя Казимир.

– Минуточку, – прервал его агент Дернович. – Вы мне хотите сказать, что у этой личности, которая превратилась в дракона, было в распоряжении оружие, способное уничтожить спутник?

Казимир для наглядности помахал Шпорой.

– Она куда эффектнее выглядит, когда светится.

– И этого спутника хватило, чтобы она объявила войну всему миру?

– Это был просто предлог, – уточнил Казимир. – Но да.

Агент Дернович поскреб подбородок. Бросил взгляд на дочь, сладко спавшую под одеялом на кушетке Дарлин. Или делавшую вид, что спит. Кто этих детей разберет – возможно, последнюю пару часов она только и делала, что внимательно слушала.

– В чем дело, агент? – осведомилась Дарлин.

– В прошлом месяце мы запустили спутник, – сказал он. – И знаем, что русские планируют запустить свой в этом году, но попозже. Мы должны были во что бы то ни стало их опередить. Пока этого никто не знает. Проект под грифом «совершенно секретно».

Казимир погрузился в размышления. Его сосредоточенность была столь велика, что еще чуть-чуть – и увидишь, как он думает.

– Дорогой мой агент Дернович, – изрек он наконец. – Возможно, на сей раз у нас есть план, способный сработать.

26

Сровняв с землею город, она улетела за облака – туда, куда ничей взгляд не смог бы за ней последовать. Ей было нужно подумать.

Может быть, она сумеет завоевать мир и одна, самостоятельно. Может быть, они сами придут к ней и сдадутся. Они уже узрели ее мощь. Может быть, она поведает им про драконьих детей, что вот-вот вылупятся. Может, они в тот же миг возьмут и опрокинутся на спину, задрав лапки вверх, и ей никогда больше не придется дышать на них огнем – ни единой искры.

В памяти снова непрошено всплыла та женщина в юбке.

Как она падала… как кричала…

Как дракон, некогда известный под именем Вероники Вулф, поймал ее и потом отпустил. Ну, не то чтобы прямо отпустил – бедняга наверняка умчалась навстречу смерти. И все же между неминуемой и почти неминуемой гибелью есть существенная разница. Акт нежданного милосердия, а? Наверное, это максимум того, что дракон может пожаловать человеку.

Она так до сих пор и не нашла внутри ту мысль… ту идею… да что угодно на самом деле, заставившее ее спасти женщину. Конечно, та и вправду немножко походила на нее – как она сама выглядела все эти годы. И все эти жизни – запертая в теле врага. Воспоминания накатывали на нее прибоем – поколение за поколением.

Нет. Нельзя забывать себя. Человеческую природу ей навязали, как тавро – скоту. Она – не человек. Она просто носила шкуру человека – временно.

Очень, очень долгое время.

Дракон летел по зимнему небу. Самолетами больше не пахло – ни военными, ни пассажирскими. Они явно очистили небо, как только сообразили, что еще теперь здесь летает.

Дом она нашла по запаху – само собой, ты всегда знаешь, где вот-вот народится твое потомство. Она и другие вещи чуяла, много чего – да почти все! Богатство запахов было даже как-то чрезмерным. Человеческие