И тут вся Мексика и вся мексиканская наша экспедиция.

— У них такая присказка: «Hay tiem… — Бойз резко выворачивает баранку, огибая внезапно возникшего посреди дороги продавца мороженого, — …po». Время терпит.

20 СЕКУНД, ИДИОТ! ВРЕМЯ НЕ ЖДЕТ!

Гуарача — воистину крысья обувка. Все путем. Мексика — крысиный рай. И не какая-ндь пародия — само совершенство! Перфекциум перфекциорум! Как если все крысьи прелести всех крысьих краев Америки, все заезжайки[131], все парковки домиков-прицепов, все Королевы-Молочницы, все маркеты, супермаркеты, сукермаркеты, хипермаркеты, автомаркеты, все «Сансет-Стрипс», гигиенические фекальные баки, лавки сувениров, закусочные, придорожные мебельные сало-о-оны, монетные щели музыкальных автоматов в забегаловках, бетонные сортиры станций техобслуживания с пенной шапкой мочи в умывальниках, клозеты в дальних автобусах с брызгами блевотины на черной резине облицовки, военные лавки и в них членопротезные плавки, магазины для великанов с зелеными твиловыми рубахами и парными к ним штанами с баллоными задницами для чес-сных труженюков, восьмитысячные бунгало с раздвижными пластиковыми перегородками и сосунками, сопящими в складных пластиковых колыбельках, пластиковые пикниковые столы с присобаченными к ним сиденьями в столовых, сэндвичи-барбекю «Джонни Трот» в алюминиевой фольге с «фруктовой» газировкой в фольгированной картонке, алюминиевые шторы, алюминиевая обшивка фасадов, теплый кофе «включая…» в чашке при коричневатой лужице и сигаретном пепле в блюдечке, и черный повар, отскребающий добела свой горелый гриль, и никакого заказа, пока не закончит, и живые очереди в приемных страховых врачей с прилипшими к пластиковым стульям скромными уборщицами, боящимися встать, чтобы вы не узрели их пропревшего платья, клетчатые дорожные куртки от Сирса и парусиновые кепки с козырьками, пластиковые платья официанток, напоминающие молочные пакеты, крысьи кульки, крысья кола, крысьи сально-свинячьи сэндвичи с салатом, крысячьи сырбургеры, крысо-мотные крысбургеры — как будто вся эта крысятина со всех крысьих просторов Америки искала свой Ханаан, свой Край Обетованный, свой Из-ра-иль, и нашла его в Мексике. Здесь своя крысоидная эстетика. Па-адавляющая прелесть!

Наконец Мацатлан, Масятланчик, первый нормальный туристский крысятник на западном берегу Мексики, ежели пилить из Штатов. Тут все рыбаки-рыболовы — Хемингуэи при море. Старушка Авенида-дель-Мар и бульвар Клауссен обсажены по белым стенам крысьими картинами крысьей рыбной охоты. Высокохудожественными. Над входами в гостиницы крысуются синие марлини. Гринго с непременными длинными утконосыми козырьками над самоварными мордами прибывают сюда толпами. Чтобы изловить своего непременного марлиня. Марьячи жарят вовсю, взахлеб, трубы чуть не лопаются. У Торчка возникает гениальная идея посетить пляжный бар «О’Брайен», откуда его однажды с треском вышибли тринадцать мексикосов. У Торчка ностальгическая страсть к посещению локусов давнишних дебошей. Еще он способен часами распространяться на тему своего страха перед акулами… и вот кровь струится из изуродованных обрубков ног, прекрасный подводный мир мутнеет… Наковырявшись в засохших коричневых корочках блошиных укусов до реальной красной крови, он встает и направляется в лазурную воду.

Влияние О’Брайена на паранойю — особая тема. Антракт в крысьем сценарии. Темно, как у… в…, мексиканский оркестр навостряет крысью экономность крысотуристов. Крысьи души побаиваются темного живописного кабака, чуя крысьим инстинктом, что антураж им дорого обойдется. Доллар за бульку, а то и поболе. Народу навалом. Головы, головы, головы… Стриженные под Иисуса Христа, «колокольные» и «ослиные», пончо серапе, платки серапе, нажопники серапе, тут мандала, там мандала… Из Штатов головы, Торчок сразу распознал. Если б просто из Штатов. Они из Сан-Хосе, иные прошли сквозь кислотный тест. Как раз то, что надо, чтобы прикончить басню о самоубийстве: «Знаешь, кого я встретил в Мексике…» Конечно, Торчок сразу лезет общаться, окликает знакомых. Кизи представляют как Джо, никто на него не обращает особого внимания, кроме маленькой длинноволосой брюнетки, похожей на мексиканку.

— Ты когда родился? — спрашивает она Кизи. Выговор не мексиканский. На слух она как Лорен Бакол по телефону — голос низкий, хрипловатый.

— Я — Дева. — Нет смысла лупить по шарику трижды, если видишь, что одного раза хватит, сам катится. Чуток выжди.

— Я почему-то так и подумала. Я — Скорпион.

— Прекрасно.

Черный Скорпион хорошо знает Торчка. Знает, когда тот родился. Но возраст Торчка… возраст или не возраст, Торчок или не Торчок, а ночка темная застала ее и Кизи на пирсе крысьего Мацатланского пляжа, в меру загаженного за день. Волны, ветер и портовые огни существенно улучшают пейзаж, луна при помощи бетонного столба затеняет ее и высвечивает его, как будто проведя меж их телами разделительную линию. «Черная Мария», — решает он.

И вот Черная Мария кооптирована в банду беглецов. Курс на Пуэрто-Вальярту. Пуэрто-Вальярта вне крысьего края. Но Мексика здесь образцово-показательная, как на рекламе турфирмы. Райская синяя бухта Бандариас, чистенький беленький пляж, чистенькие беленькие хижины аборигенов на фоне чистеньких зеленых джунглей. Глубокая темная зелень сразу за пляжем. Орут какие-то, похоже, попугаи. Таинственные ядовитые орхидеи, ветерок покачивает пестрые стебельки-лепестки-тычинки-пестики. Романтические «девственные» джунгли. Торчок базарит с жирным коротышкой и снимает крайний домишко за 80 $ в месяц. Это дешево, потому что вплотную к джунглям, к мексиканским пацанятам, козлятам-цыплятам и всякому неизбежному сельскому дерьму. Бойз отправляется назад, в Штаты, а Кизи, Торчок и Черная Мария вселяются в дом. В их распоряжении его верхняя половина, этаж и винтовая лестница на крышу, где устроено что-то вроде соломенной хижины. Отличный наблюдательный пункт и уютное прибежище. Кизи решается брякнуть в Штаты, дать знать Фэй и остальным, что у него все в порядке. Он идет в город и звонит Питеру Демме в магазин карманных книжек в Санта-Крус. Металлические щелчки телефонных сеньорит… и вот:

— Питер?

И за много крысьих миль:

— Кен!

Удивился, конечно.

И вот Кизи гробит время, скукожившись в уютной «гасиенде» на окраине Пуэрто-Вальярты, потягивая пиво, забивая «косяки» и время от времени марая блокнот. Собирается попозже отослать все записанное Ларри Макмёртри.

«Ларри,

звонки в Штаты по 8 баксов штука, кроме того, из меня часто струей хлещет моя вшивая проза, так что…»

Вот, к примеру, о Черной Марии. Она во многих отношениях незаменима. Тихие повадки, тихая, спокойная сексапильность… Готовит неплохо. Выглядит как мексиканка, говорит как мексиканка. Даже базар базарит по-мексикански. Она выведала у мэра, насколько спокойно может чувствовать себя Кизи в Пуэрто-Вальярте. «Hay tiempo», — успокоил он. Экстрадиция длится годами. Очень утешительно.

Конечно, Черная Мария не стопроцентная Проказница-Профи. Она старается, хочет быть с нами заодно, но нет в ней огонька, внутренней веры. Мексиканская натура сказывается. Много в ней от Мексики. Внешность, говор, да и дед ее мексиканец. Сама-то она не мексиканка. Каролин Ханна из Сан-Хосе, Калифорния. И он записал в блокноте: чахнет темное тело индейца, оторванное