пейзажем; ладно, они взрослые люди, имеют полное право погибать на морозе. Или не погибать.

В тепле Джини быстро пришла в себя, нажала кнопку кофейной машины и метнулась в комнату за альбомом… нет, за акрилом и маленькими холстами. Ясно, что такое небо надо рисовать сразу в цвете, что тут сделаешь карандашом.

Про кофе забыла, конечно. И про Диоскуров, оставшихся на балконе. Вообще обо всём. Это небо, это чёртово невозможное небо. В мире вообще не бывает таких цветов!

– У вас кофе остыл, – сочувственно сказал диоскур Михаил.

– Тavo kava, бля, atšalo[68], – Юджин внезапно перешёл на литовский. То ли от эстетического потрясения, то ли просто решил, что лексикон пора расширять.

– Небо не удаётся, – пожаловалась им Джини. – Близко, а всё равно не то.

– Удаётся, – предсказуемо утешил её Михаил. И, подумав, добавил: – Чтобы цвета совсем идеально совпали, краски надо покупать в той реальности, которую вы сейчас стараетесь нарисовать. А я совсем не уверен, что тут есть магазины. И вообще хоть какая-то жизнь.

– Рутка, бля, пипл не воли[69], – ухмыльнулся Юджин.

– Да ладно тебе, – укоризненно сказал Михаил.

– Ну, нека тако буде[70], – пожал плечами Юджин. – Рутка лав пипл! Но не вери, бля, мач.

– Вы его извините, – вздохнул Михаил. – Юджин просто так, для смеху говорит. Нормально всё с Рутой, она не человеконенавистница, даже не мизантроп. Просто работает в школе и к концу каждого семестра очень устаёт от, скажем так, чрезмерно активных проявлений органической жизни. Уверен, что именно её усталость порождает видения этой немилосердной ко всему живому ледяной красоты.

– Я когда-то ходила в криосауну, – вспомнила Джини. – Очень похожие ощущения. Там температура минус сто десять была!

– Какав ужас![71] – воскликнул Юджин. – Пур литл соул[72]! Как ты, бля, там осталась жива?

– Одну минуту вполне можно выдержать, – улыбнулась Джини. – Для здоровья даже полезно. Иммунитет укрепляет и очень бодрит. Но вы, между прочим, гораздо дольше на балконе стояли, и ничего.

– Ну так там не минус сто десять всё-таки. Обычно в районе пятидесяти, а сегодня вообще всего тридцать восемь, я посмотрел на градусник, – сказал Михаил.

– Значит, это Рутино – всё ледяное? – спросила Джини. Хотя и так понятно, что Рутино. Но надо же как-то поддерживать разговор в тот момент, когда для тебя важнее всего в мире ножки стула, вмёрзшие в лёд. Вот вроде простая штука. Но непонятно, что сделать, чтобы эффект получился, как в жизни – стул стоит неподвижно и одновременно как бы плывёт.

– Рутино, – подтвердил Михаил. – Она говорила, это называется «шторбесс килану» – зима, которая наступает внезапно. Может начаться в любое время, а длится несколько дней, или долгие годы, это уж как повезёт. Но это теоретически. У нас-то Рутин шторбесс килану держится максимум час.

– До сих пор перемены были как-то добрее, – заметила Джини.

– С человеческой точки зрения, да, – кивнул Михаил. – Но реальности нравится становиться такой красивой. Вы со временем тоже научитесь чувствовать и перенимать её настроение. Мы с братом, как вы, вероятно, сами заметили, в восторге от шторбесс килану. Не потому что нам нравится мёрзнуть! А потому что в восторге она.

– Реальности нравится? – встревожилась Джини, прикидывая, в какой лютый ужас её жизнь превратится, если реальность решит остаться такой навсегда.

– Нравится, бля, быть бьютифул, – рассмеялся Юджин. – Вертихвостка она!

– Навсегда так не останется, – Михаил то ли прочитал, то ли просто угадал её мысли. – Изменяться реальности нравится больше, чем быть красоткой. Больше, чем всё остальное. Она тут с нами, можно сказать, только во вкус входить начала.

– Я бы навсегда оставила Томин октябрь, – призналась Джини. – Можно без октября, лишь бы море было на месте. И магазин с кофейней. И тот таксист. Там всё как у нас, только лучше. Такой добрый мир!

– Да, Томка из скиллфул[73], – подтвердил Юджин. – Она, бля, може. Умеет она!

– А я не очень-то скиллфул, – вздохнула Джинни, взглянув в окно, и обнаружив там вместо ледяного моря чуть припорошенный утренним снегом двор. – Третий стул не успела, жалко… Ай, ладно. Какой-никакой, а есть документ. – Отложила в сторону холст, спросила: – Кофе хотите? Не из машины. Нормальный, в джезве могу сварить.

– Извините, пожалуйста, – сказал Михаил. – Вежливые люди в подобных случаях обычно отказываются от угощения, чтобы не доставлять хозяйке хлопот. Но мы хотим выпить кофе. Лично я – очень сильно. Практически больше всего на свете. Как этот мир перемен.

Разнообразия ради просто зима

Пока Джини варила кофе, Диоскуры почтительно охали над её вчерашними картинками с моря и ночными эскизами башен-грибов, наперебой обещая друг другу: «И это только начало, она же ещё совсем мало видела. Ух, сколько картин ещё будет! Сколько всего!»

Вот так и надо с нами, художниками, – думала Джини, слушая доносящиеся из комнаты восторженные голоса. – Хвалить всё, что ни сделаем, и просить ещё. У нас от этого вырастают крылья. Метафорические, но в хозяйстве полезные. Впрочем, чёрт его знает, может если художника хвалить лет сорок без перерыва, настоящие крылья с перьями тоже отрастут? Просто до сих пор никто не ставил такого эксперимента. Не хвалил художника достаточно долго. Нас обычно вообще только после смерти хвалить начинают! Да и то далеко не всех.

Принесла Диоскурам кофе. Умилённо смотрела, как они аккуратно убирают подальше альбом с рисунками, чтобы не приведи господи, ни капли на него не пролить. Сама никогда не тряслась над своими набросками, невелика драгоценность, эскиз – не картина, но ей нравилось наблюдать эту бережность у других.

– А вам не хватило? – огорчился Михаил, заметив, что Джини без чашки. – Это нечестно! Давайте разделим всё на троих.

– Не надо делить, – улыбнулась Джини. – Я себе уже включила машину. Слышите, фыркает?

– Из кофеварки, бля, тэйстлес[74], – скривился Юджин. – Зашто[75] тебе это пить?

– Это вообще не кофе, – поморщился Михаил. И, спохватившись, поспешно добавил: – Вы извините, пожалуйста. Наши слова, наверное, так прозвучали, словно мы осуждаем ваш выбор и критикуем ваш вкус. Но мы не осуждаем, упаси боже! Пейте на здоровье, если вам нравится. Просто нам показалось, что вы обрекли себя на невкусный кофе, потому что весь вкусный отдали нам.

– Кофе из капсул действительно так себе, – легко согласилась Джини. – Зато он – волшебное зелье. По крайней мере, я считаю его таковым. Когда я вас в самый первый вечер поблагодарила за кофе-машину – помните? – вы оба так удивились, словно не просто ничего мне не оставляли, а вообще понятия не имели, что такие штуки в природе есть. Не знаю,