Великая столица.

Крунг Тхеп Маха Накхон.

Ближе к полудню, когда солнце стало припекать из-за низких серых туч, никак не способных пролиться на землю очередным безумным дождем, автобус, в предпоследнем правом ряду которого сидели Надя и Банан, въехал в Бангкок. Именно в этот день ливни взяли передышку, и люди бродили по улицам, широко открывая, как рыбы, рты: в спертой и душной, полной влаги, но лишенной тяжело падающей с неба воды атмосфере невозможно было дышать.

Всю дорогу Банан молча смотрел в окно. Лист бумаги в голове так и оставался почти чистым, хотя на нем уже написали несколько слов.

Например, Банан.

Вроде бы его имя.

А еще — Палтус, когда-то для него это слово много значило.

Было еще имя молодой женщины — Надя, но цвет составляющих его букв разительно отличался от того, которым были выведены первые два.

Банан и Палтус написаны черным цветом.

Надя — синим.

Больше слов на листе не было, так что Банан пялился в окно, пытаясь выловить те, которые были ему необходимы.

Буйволы опять покачивали круторогими головами, вновь мелькали за окном рисовые поля и бамбуковые рощи, но ему казалось, что он видит все это впервые.

Надя спала, закинув голову, расслабленно положив руки на колени.

Внезапно ей стало неудобно, она заворочалась, что-то тихо проговорила себе под нос и положила голову на плечо Банану.

Тот замер, боясь спугнуть присевшую отдохнуть бабочку. Ему нравилось смотреть на ее большие, светло-желтые, почти соломенного цвета крылья — бабочка сложила их вертикально и так же вертикально подняла усики антенн.

Если ее погладить, то она вспорхнет и исчезнет, пролетит сквозь стекло и затеряется в придорожных джунглях, в густой тропической поросли, сочащейся цветами, зеленью и ночным дождем.

Но он не смог удержаться и легонько прикоснулся к сложенным крылышкам.

Они напряглись, потом медленно раскрылись, бабочка вздрогнула и взлетела.

Надя повернула голову и открыла глаза.

— Зачем я все это делаю? — спросила она Банана, который, засмущавшись, снова уставился в окно.

Надя замолчала и опять тихо засопела во сне.

Внезапно Банану стало спокойно. Ему даже показалось, что совсем скоро он вернет хоть одно убежавшее из памяти слово, но они никак не давались, растворялись в придорожной зелени — так исчезла в ней недавняя бабочка, так где-то потерялось его прошлое, которое все равно надо будет поймать, вот только он понятия не имеет, когда и как ему это удастся.

Автобус, миновав одну за другой две развязки, выехал на проспект Рамы IV и прямиком устремился к Восточному автовокзалу.

Надя окончательно проснулась, посмотрела на часы и сказала:

— Боже, у нас еще куча времени!

Часть самолетов на Пхукет была снята — не сезон. На оставшиеся рейсы свободные места нашлись лишь на последний, в 22.00 по местному времени.

В аэропорт надо было приехать часам к девяти, так что весь день выдался свободным — как от дел, так и от дождя.

На рейсовом автобусе они доехали до старого города на правом берегу Чао-Прайи, пешком дошли до улицы Четупхон, тут Банан и понял, отчего еще на автовокзале Надя переоделась, сменив шорты и майку на легкое платье с короткими рукавами. Перед ними был вход в монастырь Спящего Будды, и следовало уважать местные обычаи — не оголять плечи, не показывать длинные красивые ноги. Скорее всего, самому Будде на это было наплевать, чего не скажешь о бритоголовых монахах в оранжевых тогах, мелькающих тут и там самоуверенными тенями.

Будда был невероятно огромным, спокойно лежащим на боку и переливающимся настоящим золотым Цветом. Если он и ожидал нирвану, то она была уже совсем близко — таким спокойным казалось его умиротворенное бронзовое лицо.

Надя сложила лодочкой ладони рук, склонилась перед статуей в низком поклоне, закрыла глаза и стала медленно раскачиваться на одном месте, что-то шепча себе под нос.

Пахло благовониями, у Банана от них заболела голова.

Наконец Надя перестала качаться и направилась к выходу.

Он послушно пошел за ней, а Будда остался лежать и ждать нирваны. Выйдя из храма, они вновь оказались во влажном бангкокском воздухе и направились в сторону Чао-Прайи; миновали еще одно обиталище Будды, уже Изумрудного, но заходить туда не стали, запахло рекой, тут у Нади в сумочке зазвонил мобильник.

Она достала телефон.

— Это тебя!

Максим взял телефон и прижал мембрану к уху.

— Don't fly! — сказали ему, — don't fly to Phuket, Banana!

Голос был незнакомым и неприятным.

— Не понимаю! — честно сказал Банан, ведь английская часть бумажного листа в голове была девственно чиста.

— I'm getting angry, — сказал тот же голос, — if you go anyway!

— Послушай, что он говорит! — Банан протянул мобилу обратно Надежде. — Я ни слова не понимаю!

— Repeat, please! — сказала та, взяв телефон.

Банан увидел, как у нее округлились глаза.

— Тебе велят не лететь, — сказала Надя, пристально смотря на Банана, — ты во что влип, парень?

— Не знаю, — честно ответил Банан, — я действительно ничего не знаю!

Абонент уже прекратил разговор, его номер не определился, так что странный звонок не оставил после себя никаких следов, кроме мурашек, пробежавших по спине Банана да ставших испуганными глаз молодой светловолосой женщины.

— Ошиблись, наверное! — сказал Банан.

Надя кивнула головой.

Они подошли к пристани, стоявший у берега прогулочный катер как раз собирался отчаливать.

— Успеем? — спросила она.

— Не надо! — вдруг выпалил Банан и добавил: — Лучше скорее уехать!

— Нет, — сказала Надя, — у нас билеты на вечер, так что придется ждать…

Банан хотел ей признаться, что ему страшно, но промолчал.

Они пошли по набережной, мимо реки.

Много-много туристов и много-много местных.

И все улыбаются.

Таиланд — страна улыбок.

Небо все так же затянуто серыми облаками, и все так же нет дождя.

— Можно поесть, — предложила Надя, — ты любишь sea food?

— Это что? — спросил Банан, поняв, что не помнит значения и этих слов.

— Увидишь! — сказала она.

Они подождали тук-тук, который шел как раз в сторону Сукхумвит-роуд, обратно через весь город. Банан пялился на возникающие по сторонам и так же исчезающие небоскребы, а Надя странно смотрела на него. Мобильник больше не звонил.