– Я не скажу, – прошептала она. И снова, уже во второй раз за сегодняшний день, почувствовала облегчение, как будто тяжесть, лежащая у нее на плечах, частично с нее свалилась.

Кармен поцеловала ее в щеку. Ее переполняла благодарность. Впервые в жизни она почувствовала, что счастлива. Затем она отступила в темноту. Беатрис намеревалась, в свою очередь, тоже вырвать у нее обещание, что она не скажет командирам о ее сне во время дежурства, но потом поняла, что, разумеется, та ничего не скажет. Она снова откинулась на кровать и против собственной воли тут же заснула. Таким образом, весь инцидент был исчерпан так же внезапно, как и начался.

Через детскую, где лунный свет освещал ряды заброшенных кукол, через туалетную комнату, где стояла белая фарфоровая ванна величиной с каноэ, в главный холл, где дом снова становился тем домом, который они все хорошо знали, просторным и красивым. Тут Кармен подвела господина Осокаву к третьей двери и остановилась. Именно на этом месте она чаще всего спала по ночам, вернее, позволяла себе слегка вздремнуть. С тех пор как они удачно миновали Беатрис, она держала его за руку. Им обоим представлялось, что они проделали очень долгий путь, хотя детям вице-президента, которые наверняка проделывали его по несколько раз на день, он скорей всего казался совсем коротким. Кармен нравился господин Осокава. Ей очень хотелось ему об этом сказать, но даже если бы она знала язык, у нее все равно не хватило бы для этого мужества. Вместо этого она всего лишь слегка сжала его руку и тут же отпустила.

Господин Осокава ей поклонился. Он опустил голову и так замер, по мнению Кармен, слишком надолго. Потом он выпрямился и открыл дверь.

В коридоре было высокое окно, и главную лестницу заливал яркий свет луны, но Кармен решила воспользоваться другой лестницей. Она направила шаги назад, в детскую, мимо кровати, в которой спала Беатрис. Кармен остановилась, чтобы снять ее пальцы со спускового крючка. Она повернула винтовку к стене и прикрыла плечи девушки покрывалом. Кармен надеялась, что утром Беатрис не изменит своего решения и не станет докладывать об инциденте командирам или – что еще лучше – просто решит, что все это ей приснилось. Спускаясь по кухонной лестнице, она чувствовала, как бешено колотится у нее сердце. Она представила себе Роксану Косс в ее спальне, изнемогающей от нетерпения. Она представила себе господина Осокаву, молчаливого и полного достоинства, который ее обнимает. Сладость этих прикосновений, чувство полной защищенности в объятиях любимого заставили Кармен поднять руку и стереть со лба пот. Она шла очень осторожно, но все равно спуск занял гораздо меньше времени, чем подъем: осталось четыре ступеньки, три, две, одна, и вот она уже скользит по коридору, открывает дверь на кухню. Она остановилась лишь в волшебном мире посудной кладовки. На полу сидел Гэн с нераскрытой книгой на коленях. Когда он поднял голову, она приложила палец к губам. Ее лицо сияет, щеки горят, глаза широко открыты! Когда она снова пойдет наверх, он обязательно будет ее сопровождать.

Сколько везения может быть даровано человеку за одну ночь? Отпускается ли оно небольшими порциями, как молоко в бутылках, или, сколько бы его ни изливалось на голову человека, все равно в запасе остается не меньше? А может, удача – это удел дня, и только днем человеку везет, бесконечно везет? Если верно первое, то Кармен уже наверняка использовала всю свою удачу, доставив господина Осокаву в спальню к Роксане Косс. А если верно последнее, а она нутром чувствовала, что это так, тогда сегодняшняя ночь принадлежит ей. Если все святые на небесах стояли сейчас за ней, то ее удачи должно хватить еще на несколько часов. Кармен взяла Гэна за руку и повела его через кухню на заднюю веранду, где он никогда раньше не был. Она открыла дверь, просто положила руку на щеколду и отодвинула ее, и они вместе вышли в ночь.

Посмотрим вокруг: лунный свет потоками заливает то, что когда-то было ухоженным садом, и выплескивается за оштукатуренную стену, как вода за кромки бассейна. Воздух напоен густым ароматом жасмина и ночных лилий, которые сейчас благоухали, но закрывали на день чашечки своих цветов. Высокая трава цеплялась за их лодыжки, била по икрам и громко шуршала при каждом движении, и поэтому они останавливались, чтобы посмотреть на звезды, забывая, что находятся посреди городского квартала и отсюда можно увидеть не более десятка звезд.

Кармен выходила из дома постоянно. Даже под дождем она совершала ежедневные прогулки, выполняя обязанности по обходу территории или просто ради того, чтобы размять ноги. Но Гэну ночь казалась волшебной: воздух, небо и мягкое шуршание травы под ногами. Он снова вернулся в мир, и этой ночью мир стал для него непередаваемо прекрасным. Даже имея столь ограниченный обзор, он мог теперь поклясться: мир действительно прекрасен.

Картины этой ночи будут преследовать Гэна до конца его дней.

Картина первая, воображаемая.

Он берет Кармен за руку и ведет ее к воротам. Там тоже стоит вооруженная охрана, но охранники спят могучим сном юности, так что Гэн с Кармен беспрепятственно выходят на улицу и бредут по столице чужой страны. Их никто не останавливает. Они не знаменитости, и никто не обращает на них внимания. Они едут в аэропорт, садятся в самолет, летящий в Японию, и теперь живут вместе, счастливо и навсегда.

Картина реальная.

Ему не пришло в голову покинуть сад, как обученной собаке не приходит в голову покинуть свой сторожевой пост. Он просто благодарен судьбе за краткие мгновения свободы. Кармен берет его за руку, и они вместе направляются к тому месту, где Эсмеральда устраивала пикники для вице-президентских детей. Стена там делала поворот, а высокая трава и кустарник образовывали некое замкнутое пространство, откуда дома вообще не было видно. Кармен целует его, он целует ее, и с этого момента он уже не сможет отделить ее запах от запаха ночи. Они в густой тени стены, в надежном укрытии из травы, и Гэн не различает вокруг ничего. Чуть позже он вспомнит, что его друг господин Осокава находится в доме на третьем этаже, в постели с певицей. Но в тот момент он не думает ни о чем. Кармен сбрасывает с него куртку, хотя дует прохладный ветер. Она расстегивает его рубашку, пока он ласкает ее груди. В темноте они как будто перестают быть самими собой. Они обретают смелость. Они валят друг друга на землю, но опускаются на нее так медленно, что, кажется, гравитации больше не существует. Обуви на них нет, и брюки соскальзывают с них с большой легкостью, потому что велики им обоим. И это упоение от первого соприкосновения обнаженных тел.

Иногда Гэн будет останавливать свои воспоминания именно на этом месте.

Ее кожа, ночь, трава. Ему нечего больше желать, потому что никогда в жизни он не обладал столь многим. Он не может от нее оторваться и с каждым разом прижимает ее к себе все крепче. Ее волосы растрепались по траве, по его груди. В эту ночь он уверен, что никто в мире никогда не владел таким богатством, как он, и только позже узнает, что, в сущности, мог попросить еще большего. Голод оставил следы на ее теле, и он нежными движениями пересчитывает ее ребра. Он ощущает ее зубы, ее язык. Кармен, Кармен, Кармен. Позже он попытается насытиться звуками ее имени и не сможет.