– Может, и не рабов дело, – усмехнулся Насим, подмигивая застывшей на коленях хумай. – Знаешь, чему учишься в рабстве, брат? Терпению. Признаю, у меня его было мало. А еще – раб всегда ненавидит хозяина. Дай ему только шанс… Ты же знаешь, скольких уже убила загнанная в клетку хумай, такая покорная, такая безопасная. Ты поглупел за эти годы, брат!

– Да заберет тебя шайтан! – выдохнул колдун, натыкаясь на стену и подаваясь вперед.

– Сам катись к Вадду, – отозвался Насим, протягивая к нему руки. – Мы в прошлый раз так и не решили, кто из нас могущественнее. Нет, хумай, конечно, сильнее нас, но мы же с тобой люди, брат, а это намного величественнее. Все эти джинны, боги, духи лишь пытаются быть похожими на нас, людей. У них неплохо получается, но нет страсти.

– А ты все такой же философ, братец, – султан Гарибы скользнул в сторону, вытаскивая из-за пояса загнутый кинжал, похожий на тот, что был у Амина. – Очевидно, даже рабству не под силу избавить тебя от этой вредной привычки. Ну что ж, горбатому к Вадду дорога, – и ударил волной черной тени, разрезавшей комнату напополам, а вместе с ней и башню.

Примерно тогда джинны оставили лагерь султана Яммы и хлынули в столицу Гарибы.

И тогда же дворец султана до утра словно зажил собственной жизнью. Он сверкал, взрывался, собирался снова – и перемещался по городу, давя другие дома, пока не вышел за ворота. К поднявшейся по тревоге армии Яммы.

* * *

– Султан Яммы, – протянул стоящий на выломанных дворцовых воротах мальчик. – Мир тебе. Или война? – усмехнулся он, поглядывая на окруживших султана телохранителей.

Развалины дворца вокруг чумазого десятилетнего мальчишки смотрелись достаточно эффектно, чтобы великий султан Яммы не пропустил приветствие какого-то ибни мимо ушей.

– И кто же ты такой? – надменно протянул Халиб.

– Похоже, – мальчик наклонился, поднимая за волосы обезображенную голову колдуна, бывшего некогда самым могущественным в мире, – теперь я султан Гарибы. Будем знакомы, о мой венценосный брат, – и рассмеялся долгим, безумным смехом.

Халиб терпеливо дождался, когда он успокоится.

– Будем. Для начала могу я спросить твое имя?

Мальчик пожал плечами, отбросил голову брата.

– Мое настоящее имя мертво. Можешь звать меня Насим, это имя мне нравится. На нем лежит этакий оттенок неволи, оттенок бунтарства…

– Чего ты хочешь, Насим? – как и проигравший колдун, Халиб философии был чужд.

– Склонись передо мной, – улыбнулся мальчик. – Для начала.

Халиб тихо рассмеялся.

– С какой стати? У меня есть джинны, а ты всего лишь колдун.

– Джинны? Ну что ж, позови. А впрочем, – махнул рукой Насим. – Если уж мы меряемся силой, то у меня есть хумай, – и подмигнул побледневшему султану. – От брата в наследство досталась. Амани!

Темноволосая красавица шагнула к нему из тени упавшей колонны, опустилась на колени.

– Хозяин.

– Я хочу, – медленно, улыбаясь, протянул мальчик, – чтобы ты…

И, захрипев, повалился навзничь.

* * *

Амин придерживая вздрагивающее тело мальчика, положил его голову себе на колени. Обагрившаяся кровью джамбия, более ненужная, валялась в стороне. Из глубокой раны в груди Насима ручейками бежала кровь, собираясь в лужицы на мраморе двора.

– Я хочу… – шепнул Насим, и из обращенных в небо глаз по щекам заструились слезы. – Амани! Я очень хочу… жит…

И захлебнулся кровью, не договорив.

Амин молча положил затихшее тело на мраморные плиты. Поднял глаза на брата и пошел, пошатываясь к нему. Отшвырнул попавшуюся по дороге джамбию. Сверкнув в утренних лучах, та исчезла где-то в перевернутой чаше фонтана.

Халиб молча смотрел на брата, но рука султана словно сама собой легла на рукоять меча.

– Ты хотел знать, как приручить джиннов? – подняв взгляд на брата, произнес Амин. – Смотри, – и повернулся к стоящей на коленях красавице. – Амани!

Девушка подняла голову и отозвалась равнодушным, скрипучим голосом:

– Хозяин.

– Слушай мое желание, хумай, – выдохнул Амин, глядя красавице в глаза.

– Слушаю и повинуюсь, хозяин

– Я хочу, – Амин вдохнул поглубже. Оглядел руины вокруг, скалящихся гулей, джиннов, собравшихся на крыше и колоннах чуть дальше. – Я хочу, чтобы ты была свободна.

В наступившей мертвой тишине, казалось, было слышно, как хохочет красавица Аллат на небосклоне.

Черные, завораживающие глаза, не отрывающиеся от Амина, изумленно распахнулись.

– Это все, чего хочет хозяин? – ровным голосом уточнила хумай.

Амин посмотрел на нее в ответ. И медленно кивнул.

– Да.

Отвернувшись, девушка медленно поднялась. Выпрямилась. Расправила руки…

…Лазурная птица-желание, тяжело взмахнув крыльями, взлетела, и синее яркое небо обняло ее в ответ, принимая свободную хумай…

Когда сверкающая искорка исчезла в прозрачной синеве, Амин опустил голову и обернулся к султану Яммы.

Мгновение братья смотрели друг на друга, потом Халиб громко захохотал.

А Амин, отвернувшись, опустив плечи и шатаясь, побрел прочь. Прочь от смеющегося брата. Прочь от провожающих его взглядами джиннов. Прочь от смотрящего мертвыми глазами в небо Насима.

Красавица Аллат презрительно глядела с небес на смертного, освободившего свою удачу.

На смертного, упустившего свою удачу.

Солнце давно село, и глубокие черно-синие тени накрыли лес, собираясь вокруг маленького костерка у пещеры. Тихонько уютно потрескивал огонь, золотистые языки танцевали – как юная наложница Зульфия. Или непокорная, но желанная Амани. Отсветы пламени кружились вместе с тенями у входа в пещеру, взлетая ввысь, к черному небу. Подобно свободной удаче-хумай.

– А с джиннами что стало? – завороженно глядя на Рахима, прервал паузу юный шехзаде Карим.

Сидящий рядом и усердно делающий вид, что мастерит лук, султан Мунира Захир громко усмехнулся.

Рахим бросил на него предостерегающий взгляд. Годы не изменили беспечного шехзаде, обожавшего охоту и азартные игры больше, чем присутствие на «скучных» диванах, и после смерти старого султана некоторые глупцы решили, что уместнее будет отравить или зарезать шехзаде во сне, чем позволить ему взять власть над Муниром. Но обыграть азартного Захира было не так-то просто…

С тех пор минуло десять лет, и на первый взгляд эти годы не подарили юному султану ничего, кроме бороды да парочки шехзаде. Рахим лично бы помолился Аллат за глупца, составившего свое мнение о султане по первому взгляду.