пары и потому я вряд ли смогу зайти к вам на ужин. Даже заранее все обговорив. Посему, - он отсалютовал мне бокалом со смузи, - наслаждаюсь обществом твоей чудесной дамы, пока есть возможность.

Прозвучало это зловеще. Будто в следующую секунду отец достанет винтовку и приложит дуло к хорошенькой светлой головке в кудряшках.

И он бы мог. Точнее уверен, он мог бы достать контакты человека, который достал бы ту самую винтовку…

И потому я накрыл холодную девичью ладошку своей рукой, сжал дрожащие пальцы, надеясь, что это хоть немного успокоит Женю.

- Пап, когда мы с Настей женились, я, как и ты, был уверен, что это навсегда. Как у тебя с мамой, и у дедушки и у… Ну вот не вышло. Никто этого не ждал, но я могу обещать, что наш с Настей развод пройдет тихо, и не заденет никого из вас. Репутационные потери…

- В жопу репутационные потери, - перебил меня отец, и, отодвинув стакан с коктейлем, обратился к Жене, слишком резко сократив дистанцию с «Вы» на «ты»: - Готовишь ты конечно ужасно, но, надеюсь, на когнитивных способностях это не сказалось, и у тебя хватит мозгов, чтобы уйти. Я хочу поговорить с сыном с глазу на глаз.

Женя подсочила с места как неваляшка, которую пытались уложить на землю – нелепо и до того быстро, что у меня зарябило перед глазами.

- Женя сядь, пожалуйста, - я же наоборот, схватил ее за руку и с силой дернул вниз, чтобы она куклой упала обратно на стул.

- Даже так?

Отец не поменялся в лице, когда смотрел на меня и когда пытался прожечь взглядом Евгению. Только стакан со свекольным смузи вызывал в нем хоть какие-то эмоции. Брезгливость, например.

Потому что через минуту, папа не выдержал и вылил содержимое стакана в раковину.

- Променять все, что у тебя было, на эти пережеванные сопли из ботвы, - из-за плеска воды и Жениных всхлипов, мне было почти не слышно, что он там несет. Родитель яростно намывал стакан и возмущался, рассказывал, ругался.

 

Я развернулся на стуле, чтобы видеть с кем говорю, но мне не нравилось, как фигура отца высилась надо мной. Словно он так и остался большим, а я снова оказался маленьким. Или я всегда таким был? Ничего уже не понимаю. Я встал, так что мы оказались на одном уровне.

- Это все, что ты хотел? – Устало потер переносицу, сегодня действительно был ужасно длинный день.

- Нет, я хотел сказать, что больше ты не увидишь свою подругу Женю.

Подругу… и слово то какое. Как будто мы и правда пришли со школы порубиться в Сегу и за этим невинным занятием нас застукал моя батя. И теперь объясняет, что нужно более тщательно выбирать, кого звать в дом, а то не дай Боже, фамильный коньяк и дедовы медали из серванта пропадут.

- И почему же?

- Вы разойдетесь.

- Потому что ты так сказал?

Я подал Жене знак рукой, чтобы она не везала в нашу перепалку. И моя девочка послушно забилась обратно в свой угол. Обхватив руками колени, она молча ждала, чем все закончится. Проследив, за этим жестом папа неодобрительно хмыкнул:

- Сын, Женя сегодня соберет свои вещи и уйдет из этой квартиры навсегда. И я здесь не при чем. Ваша любовь, заметь, я не говорю «отношения», а именно любовь, была построена не на тех идеалах, на которых стоило бы.

Я нервно рассмеялся:

- И это говоришь мне ты? Серьезно? Пап, да я по пальцам одной руки могу пересчитать, сколько раз видел тебя в детстве, а вот чтобы вспомнить все твои похождения от мамы, и звезд на небе не хватит. Савранские не разводятся, бл*дь!

Я хлопнул себя по карману, но вспомнил, что никогда не приношу сигареты домой. Да и на работе стараюсь не баловаться привычкой, курю редко, только в самых крайних случаях, когда иначе с эмоциями не справиться. Как сейчас, например.

- Аркашенька, у меня есть электронка, - снова подскочила со стула Женя.

Или она слишком хорошо считывала мои жесты, или ей просто хотелось свалить из кухни, места, где даже воздух стал таким плотным и горячим, что я не мог дышать. Никто бы не смог рядом со старым ящером, как его шутя называла Настя.

Не шутила. Все так.

- Не надо электронки, сделай мне чай, пожалуйста, - бросил я предупреждающий взгляд в сторону. Почему-то не хотелось, чтобы Женя уходила. Я не прятался за нее, нет, просто оставаться с отцом наедине – выше моих сил.

Давид Ааронович молча следил за нашим вошканьем. Он прикрыл веки, оставив для обозрения узкие щели глаз, так, что могло показаться, что тот заснул вовсе. Тем удивительно было услышать не храп, а ровный, лишенный любых эмоций голос.

- Женя, внизу тебя ждет машина.

- Куда?!

- Она не поедет на твоей чертовой машине!

Наши ответы прозвучали до противного синхронно. Разница в тоне, каким они были сказаны. Я бурлил от злости и негодования в то время, как Женя боялась. Только страх и ничего большего. Приобняв свою девочку за плечи, я повернулся к старому козлу и прошипел:

- Мы с Женей любим друг друга, нравится тебе это или нет.

- Нет.

- Не нравится?

- Не любите.

- И отчего же такие выводы?

- Просто у меня есть глаза и мозги. Посмотри на Евгению, - отец махнул в воздухе рукой, обозначив силуэт гитары - ангел, не иначе. Тонкая, звонкая, невероятной красоты и, наверное, ума. Молодая. А тебе же почти сорок, у тебя проблемы с желчным, мешки под глазами, крутит колени на погоду, и аллергия на орехи. Ты лысеешь. Ночью можешь не так часто и хорошо как в двадцать, а по выходным предпочитаешь лежать в кровати, а не выводить свою спутницу в свет. Ты смотришь скучный футбол и ничего не понимаешь в людях. Нет, Кеша, Женя может сколько угодно делать вид, что все это ее устраивает, но она тебя не любит.

- Это не правда, - тихо, но так величественно произнесла Женечка, - вы не понимаете своего сына, и возможно, никогда не понимали.

- А ты, конечно, разгадала этот ребус, - хмыкнул отец.

- Я люблю его.

- Ты любишь деньги, - отчего то кончики Жениных ушей порозовели при этих словах. Впрочем, папа продолжил, не обращая внимания на румянец