руках планшет, слишком поздно увидев наклейку Леди Баг на крышке. Такую знакомую и родную.

- Это Настя тебе принесла?

- Да. Она большая умница, сам не понимаю, за что тебе такое везение. Так что ты сделаешь все, чтобы ее вернуть, понял?

- А если я не хочу? Если она не хочет?

- То как в детской поговорке. Не умеешь – научим. Не хочешь – заставим.

Отец уже оказался в коридоре, когда я дошел до последних кадров ролика. На видео, снятом из Настиной машины, наконец появилось лицо того самого Глушнева. Ничего особенного, обычная рязанская ряха, каких тысячи. Широкое, круглое, с носом похожим на клубень картофеля и непропорционально тонкими губами. Это все странно резануло где-то в области печени. Заныло, больно отдавая спазмом. Я согнулся и схватился за бок.

Каждый раз, когда я смотрел на Женю, думал, как мне повезло, что она выбрала именно меня. Не будь это я, она могла бы жить с каким-нибудь принцем или актером, или даже моделью. А жила с куском бесформенной глины!

Глушнев прошел мимо кадра, но на этом ролик не закончился. Зарябил черный экран, и появились какие-то буквы.

- Кто такой Роберт Уайти? – Тихо спросил вслух, не надеясь получить ответ.

Но отец меня услышал. Его крик раздался из коридора:

- Мудак какой-то, который вечно лажает! Наверное, твой сводный брат по матери, не иначе, надо покопаться, наверняка вы родня!

После этого он захлопнул дверь, оставив меня наедине с самим собой. В пустой и холодной квартире, где особо странно было слышать детскую песню про маму. Песню, которую Никита пел для Насти, когда был маленьким. Песня, которая до сих пор ассоциировалась у меня с семьей и домом, где тебя всегда ждут, всегда рады, всегда простят, чтобы ты не сделал.

А сделал я много. Нахуев*ртел сполна…

 

Глава 42

- Твои пальчики мягкие как зефир. Они созданы специально, чтобы ты вот так гладила меня, - прошептал Тимур и, перехватив мою руку у его груди, нежно-нежно поцеловал кончики пальцев.

- Лучше тебе не знать, где эти зефирки бывают во время работы, - хохотнула я, усаживаясь поудобней у него на коленях.

Это было сладко и очень по школьному. Может дело в солнце, которое, наконец, пробилось из-за туч и выплеснуло свой свет на город. Робкие лучи, еще не понимая, что зима отступила, стучали в окна больницы, прыгали по полу, создавали на стенах причудливые узоры, яркой скатертью ложились на стол. С одной стороны компьютер, который я так и не включила, с другой исписанный блокнот и солнце, играющее на выцветшем полотнище стола.

Может, дело в гигантском фикусе на подоконнике, какие всегда стояли в школах.

Может, во всем виновата Лидия Васильевна и ее выпечка, которую она принесла, чтобы отметить свой день рождения. В коридоре пахло пирожками, прямо как в буфете.

А может дело в чувстве, которое душило меня всякий раз, когда Тимур был рядом. Это что-то нежное, что-то трогательно невинное, отчего хотелось плакать.

Мой любимый Зелибоба держал меня на руках и баюкал как маленькую. Рассказывал про своих сестер и племянниц, целовал порозовевшие щеки, гладил, касался, смотрел вот так как сейчас – внимательно и спокойно.

А я умирала от непонятного счастья и такой же непонятной тоски. Здесь с ним я не Настя Савранская, тетка с проблемами, врач, мама взрослых уже детей – нет, нет, нет. Убаюканная сильными руками, я постепенна забывала про все это и снова становилась Асей. Мне шестнадцать. Я влюблена в самого лучшего мальчика нашего класса и это, о Боги, взаимно. Мы целуемся до потрескавшихся губ, до неровно стучащего сердца, до мути перед глазами. Чувство такое, что вот-вот раздастся звонок с последнего урока, а впереди нас с Тимуром ждет лето, а лучше целая жизнь.

И даже если нет, я не хочу думать об этом. Я вообще не хочу думать, потому здесь и сейчас я выбрала умирать от невысказанной нежности, от неполученной когда-то любви, которая догнала меня спустя много лет и так накрыла, что до сих пор не оклематься.

Мы здесь, мы сейчас и катись к черту то завтра, в котором не будет нас.

- Сильно устала?

- Очень.

- Сделать массаж?

- Не надо, я так расслаблюсь, что вся стану зефиром.

- Тогда я приготовлю ужин.

- И будем есть его на парковке?

Поднимаю лицо на Тимура и утопаю в вязкой тьме его голодных глаз.

Все так, милый, все так.

Наши маленькие каникулы закончились, и сейчас дома живет Тома, которую я совсем не готова знакомить с лысым и очень грозным с виду дядькой. Томке ж не объяснишь, что на самом деле он плюшевый Зелибоба, который будет тягать ее на руках и в тайне от меня кормить конфетами. Она и сама поймет, насколько мой Тим хороший, но не сразу, не на следующий день после того как я привезла ее из школы – все еще больную, в пижаме и с грязной нечесаной головой. Не через неделю после того как переехала от папиной любовницы. Не через месяц после того, как узнала, что мы разводимся.

А когда? Сама не знаю, просто не сейчас. Мы поговорили об этом с Тимуром, он согласился со мной, хоть мы оба и не понимаем, как сейчас будут выглядеть наши отношения. Урывками в перерывах между работой, рано утром и пару часов ночью, когда Тамара уже заснула, а я пока еще нет?

Все варианты, рисуемые моим воображением, были ужасны, поэтому я малодушно закрывала глаза.

Не знаю, что будет завтра, я живу сейчас – на коленях Тимура, пока он нежно гладит мои волосы. Может и правда случится чудо, может мы с ним его наконец заслужили и завтра раздастся звонок с урока? А впереди все лето для нас двоих.

- Хочешь, на выходных уедем куда-нибудь? Можем с Томой, скажем, что я твой телохранитель.

- Скорее ты мой телосовратитель, - я заелозила на его бедрах, ощущая под попой твердеющую плоть. – И куда поедем? На моря?

- Можем в Петербург.

- Там холодно.

- Я согрею.

И снова легкий поцелуй в губы, такой, чтобы я просто не задавала вопросов, а хоть немного расслабилась.

И я почти сделала это, почти смогла, как вдруг зазвенел будильник на телефоне, напоминая, что прием начнется через одну минуту, а значит нам пора.

Но прежде чем я слезла с колен Тимура, дверь кабинета