– Да, сюрприз… – Семенов был, однако, несколько задет за живое. – Так вот, значит, что вы вчера с Корфом обсуждали? А меня, значит, не сочли достойным доверия?

– Ты уж, Олегыч, не обижайся. – Каретников видел, что его друг обижен, и поспешил смягчить впечатление. – Вон, Никонов тоже ничего не знает насчет «Дружины»; то есть он знает, что приятель барона служит в жандармах, но и только. Так что ты, можно сказать, первый в курсе.

– Ну спасибо хоть на этом! – фыркнул Семенов. – Хотя насчет Никонова – неубедительно; сам знаешь, он за своими минами и броненосцами света белого не видит, днями торчит под шпицем. Ладно, я не красная девица, чтобы дуться; давай, рассказывай, что вы с бароном навыдумывали…

Молодой человек в студенческой шинели стоял, облокотившись на перила Аничкова моста, и смотрел в перспективу Фонтанки. От самого моста река была забита уродливыми баржами; зима выдалась слякотной, теплой, лед на реках и каналах Петербурга окончательно встал только к середине января. И тем не менее навигация закончилась в срок; баржи, притащившиеся в Петербург по последней открытой воде, уже разобраны на «барочный лес» и превратились в бесчисленные времянки и сараюшки, облепившие берега Невы, Невок и Фонтанки. Команды пароходиков, таскавших баржи в город и обратно, взяли расчет и разошлись по деревням, а сами суда встали на зимний ремонт. Все течение Фонтанки забили живорыбные садки; особенно густо они стояли на Неве против Сената и здесь, на Фонтанке, у Аничкова моста.

Садки эти представляли собой большие баржи с надстройкой, в которой жили работники. Тут же велась торговля: Геннадий лениво наблюдал, как с саней, пристроившихся на льду возле борта, навалом перегружали на садок замороженную рыбу. Ее добывали подледным ловом в заливе; на льду рыба сразу замерзала, а уже здесь, в садках и чанах, часть улова оживала.

На дощатой палубе, между чанами, на рогожах были вывалены мороженые судаки, лещи, сиги, окуни, корюшка и тому подобные богатства. У надстройки к стене прислонены громадные замороженные белуги, длиной аршина[55]в два, а то и поболе. В бочках соленая рыба, рядом в окоренках – икра разных сортов. Тут же, над дощатым прилавком – громадные весы в виде коромысла с медными цепями и тарелками, рядом – маленькие, чашечные.

Садки на Фонтанке славились разнообразием отборного товара, правда, и цены здесь были повыше, и покупатели побогаче. Народу было мало; до Масленицы и Великого поста, когда многие не ели мясного, оставалось еще полмесяца.

Геннадий уже в который раз вспомнил полки рыбных отделов московских супермаркетов. Конечно, и там нельзя было пожаловаться на бедность ассортимента. Но чтобы жители мегаполиса видели такое разнообразие рыбы, выловленной прямо у их порога? А то – лосось норвежский, сельдь откуда-нибудь от берегов Гренландии, а за жалким минтаем и вовсе пришлось идти в антарктические воды. А здесь – такое богатство, и все свое…

Впрочем, что об этом думать? Прогресс имеет свою цену – и это, в числе прочего, огромный рост населения. Вот и приходится гонять сейнеры и плавучие рыбозаводы по океанам. Кстати, норвежцы давно выращивают семгу и прочие рыбные богатства в таких же садках, можно сказать – не выходя за порог дома.

Геннадий усмехнулся. Подобные мыслишки посещали его все чаще – каждый раз, когда он сравнивал окружающую действительность с тем, что осталось в двадцать первом веке. И каждый раз нет-нет да и всплывала мысль: а может, все, что он затеял, зря? И не надо силой гнать людей в светлое будущее, отрывая их с кровью от маленького кусочка их персонального, пусть и жалкого с точки зрения потомка, счастья? Нет, такое следует гнать от себя…

Ведь прогресс, в том числе и социальный, много дал людям. Конечно, можно понять любителей салонных танцев и «хруста французской булки» – как выразился собеседник Геннадия на каком-то форуме. Но что сказали бы эти доморощенные эстеты, увидев двенадцатилетних гулящих девиц в колодцах петербургских дворов? А оборванных нищих на папертях храмов, мимо которых катит на лихачах сытая публика? И избитого пацаненка, не сумевшего угодить похмельному ублюдку – хозяину лавки, – где мальчишка служит на побегушках?

На ближайшей к мосту барже-садке раздалась забористая брань. Геннадий пригляделся – ну да, так и есть: приказчик, отпускавший икру, поносил скромно одетого посетителя. Тот выбирался по сходням на берег, вытирая губы, на которых налипли икринки. Так и есть – бедный покупатель, возжелавший полакомиться дорогим товаром, явился на баржу со своей булкой, подал ее приказчику, прося помазать икрой то того, то другого сорта, – якобы на пробу, прежде чем купить. Так и перепробовал, надо думать, все сорта, а потом заявил, что икра-де горьковата или солоновата…. Разозленный приказчик, попавшийся на нехитрую уловку, проводил ловчилу площадной бранью и даже запустил чем-то вслед. Геннадий усмехнулся.

Да, цена… в конце концов, у него есть шанс сделать путь к прогрессу чуть менее кровавым, чуть более осмысленным, чем тот, что был пройден в известной истории. Да, через кровь, насилие – а когда было иначе? Но зато – не на ощупь будет выбираться человечество, не искать в страшной игре проб и ошибок верный путь. Здешнему человечеству повезло – есть те, кто точно знает, что надо делать. Остановка за малым – заставить людей поступать так, как он, знающий и понимающий, ему укажет. А значит – надо, чтобы его услышали. И услышав – подчинились.

«Это ведь снова кровь, – подумал молодой человек. – И нету в мире другого пути, как ни бейся… не придумано». И надо опять загнать поглубже все эти мысли, которые, право же, не способны принести ему ничего, кроме сомнений. А сомнения – слабость. Всегда. Только те, кто следует выбранному пути, – побеждают. Это непреложный закон, и нельзя пройти путь, давая мудрые советы, подкидывая сворованные из будущего рецепты благоденствия, технические новинки, как привыкли думать иные, с позволения сказать, литераторы его времени. Только решимость – и, конечно, кровь. Правы все же были – будут?.. – эсеры. Если что и стоит сохранить в первую очередь – то это их партийный лозунг[56]…

Итак, что мы имеем? Операция здесь, в Санкт-Петербурге, считай, разработана. Средства наблюдения расставлены, данные с них снимаются два раза в сутки и аккуратно обрабатываются – опыт уже есть. Геннадий усмехнулся, вспомнив, как они – еще там, в двадцать первом веке – выслеживали гостя из прошлого, мальчика по имени Николка. Как много времени прошло с тех пор! Вечность, кажется… и вместе с тем – всего полгода.

Итак, камеры – на своих местах. Вопрос решился благодаря деньгам: средства, взятые у Стрейкера и во время налета на аптечный склад, позволили снять три квартиры в Санкт-Петербурге. Одна из них располагается в самом центре столицы – и сидящий там оператор принимает сигналы с видеокамер, расположенных на подъездах к Зимнему и Аничкову дворцам, так что Геннадий всегда может предсказать, куда отправится во время очередного выезда царский кортеж. Все маршруты тщательно выверены и заложены в компьютерную модель – Виктор отлаживал ее больше недели, зато теперь можно виртуально спланировать любую операцию, четко представляя, где будет карета царя, как следует расположить исполнителей, наметить пути отхода. Ирония судьбы – сложную трехмерную модель Санкт-Петербурга не пришлось разрабатывать самим, что было, конечно, Виктору не под силу. Он позаимствовал ее из интерактивной программы для туристов, посещающих северную столицу. В программе с высокой степенью детализации представлены все здания исторического центра Петербурга, улицы и мосты – и, самое главное, в том виде, какой они имели в конце девятнадцатого века. Знали бы разработчики, для чего пригодится эта программа…