Сердце у него разрывалось. Малышка Фируза, такая храбрая… и такая беспомощная, в лапах у этого… у этой… Он не мог больше ни о чем думать.

— Вдруг она еще жива? Помните того карлика-короля… вдруг ее унесли к нему…

— Какая разница? — огрызнулся Ловчий. — У них тут у всех одно на уме!

Он не стал говорить, что именно. И без того было понятно.

— Нет, — упрямо сказал Овечкин. — Я не верю. Прошу вас, попробуйте еще…

Ловчий тяжело вздохнул, поднял руки…

— Меня звали? — послышался вдруг мощный низкий голос.

Из-за скального уступа показалась высокая фигура в черном.

— Хорас! — вскрикнул Овечкин. — Ты все-таки пришел!

Он обрадовался демону, как не обрадовался бы и родному брату. А тот в несколько прыжков спустился к самой кромке воды.

— Что-то случилось?

Хораса было не узнать. Лицо его светилось, глаза сияли, и весь облик демона, темный и грозный, был прекрасен сейчас настолько, что внушал невольный ужас. Может быть, потому, что Хорас все-таки был голодным духом, а может быть, потому, что для красоты тоже существует предел, за которым она становится страшной?.. Как бы там ни было, но, глядя на него, Овечкин усомнился в том, что кто-нибудь из здешних обитателей осмелится когда-нибудь напасть на Хораса. И в данный момент он был рад этому беспредельно.

— У нас украли Фирузу, — сбивчиво начал он, — только что, из лодки… мы как раз собирались выйти…

— И что? — нетерпеливо спросил Хорас.

— Помоги нам найти ее!

— Зачем?

Услышав это «зачем», Овечкин онемел. Он растерялся было, поставленный перед необходимостью объяснять такую простую вещь, как вдруг вспомнил слова Хораса — «до других мне нет дела»…

— И за этим ты меня звал? — удивленно сказал демон. — Ну, знаешь!

Он повернулся, собираясь уходить.

— Хорас, — без всякой надежды сказал ему в спину Овечкин. — Постой. Подожди… Ты ведь можешь узнать хотя бы, жива ли она еще…

Хорас внезапно застыл на ходу, как будто тоже что-то вспомнил. Потом медленно повернулся к Михаилу Анатольевичу.

— И что ты будешь делать, если она жива?

— Мы попробуем спасти ее…

— Вот как… Ты опять собираешься жертвовать собой? Ведь это самоубийство, смертный, разве ты этого не понимаешь?

— Я не хочу этого понимать! — с отчаянием выкрикнул Овечкин. — Я не хочу умирать, в отличие от тебя, Хорас, но и не стану об этом думать! Как ты не понимаешь?

Он стоял перед могущественным обитателем страшного мира — маленький, безобидный, совершенно непохожий ни на воина, ни на героя человек, и его трясло от обиды и сознания собственного бессилия. А демон не отрываясь смотрел ему в лицо черными, как ночь, глазами, излучавшими звездное сияние, и как будто не находил его ни смешным, ни нелепым.

— Я говорил тебе, что мне хотелось бы понять…

— Так попробуй, — не слыша собственного голоса, онемевшими губами выговорил Овечкин. — Может быть, другого случая тебе не представится!..

И Хорас после небольшой паузы вдруг кивнул.

— Хорошо.

Овечкин не поверил своим ушам. Но Хорас поманил рукою, и лодка сама собой двинулась к нему и остановилась возле прибрежных камней.

— Вылезайте, — сказал демон.

Лицо его вновь озарилось весельем, и пока трое путников торопливо выбирались из лодки, Хорас окинул взглядом близлежащие скалы и выбрал один из пещерных входов, на первый взгляд ничем не отличавшийся от других.

— Туда!

Он легко побежал вверх по скалам, и первым следом за ним юркой ящерицей понесся Пэк. Михаил Анатольевич, мгновенно забыв обо всех препирательствах и думая только о несчастной девушке, принялся карабкаться с уступа на уступ. Сердце его отчего-то сразу преисполнилось надеждой. Призрачный охотник напоследок окинул суровым взглядом пустынный берег и окрестности, покачал головой и двинулся за ним, замыкая процессию.

У входа в пещеру они ненадолго задержались. Михаил Анатольевич с недоумением поглядел на узкий проход, в который протиснуться мог разве только Пэк, но никак не все остальные. Однако для Хораса, как оказалось, это не составляло проблемы, и Овечкин приобрел новый головокружительный опыт…

Демон взмахнул плащом, осенив на мгновенье всех троих, и исчез. Вернее, на месте его вдруг появилось крохотное крылатое существо, весьма похожее на летучую мышь, и существо это беспрепятственно влетело в пещеру. А затем то же самое произошло с саламандрой, и Михаил Анатольевич, испытав на миг какие-то странные ощущения, которых даже не успел осмыслить, вдруг обнаружил, что сам взмахивает крыльями и летит следом за Пэком и что узкий проход разросся для него чуть ли не до размеров самого подземного мира. Дыхание у него перехватило, и мысли разбежались, но освоился Овечкин тем не менее на удивление быстро. Несколько минут он даже упивался совершенно новым, восхитительным переживанием полета, пока не вспомнил, куда и зачем они летят. После этого ему стало безразлично, в каком облике он ныне пребывает и каким способом передвигается.

В пещере было совершенно темно, но Михаил Анатольевич ориентировался прекрасно. Он не видел ни своих спутников, ни стен, ни свода, но ощущал их безошибочно и ни на секунду не затруднился бы отличить в этом мраке живое существо от мертвого камня. Откуда-то из глубины его нового тела постоянно расходились волны, отражавшиеся от каждого предмета и возвращавшиеся к нему, обогатившись информацией об окружающем мире. Окружающий мир тоже непрерывно пульсировал, и у каждого предмета был свой ритм пульсации и определенная интенсивность. Отчего-то Овечкина нисколько не удивляло, когда это он успел научиться отличать один вид пульсации от другого. Его теперешнее восприятие мира казалось ему совершенно естественным. И чем дольше длился их полет в тесном, прихотливо изгибающемся каменном тоннеле, тем меньше он чувствовал себя человеком, постепенно сливаясь психически с тем существом, которым сейчас был. И пещера становилась для него родным домом, дарующим защиту, тепло и даже пищу — в ней кишмя кишели совсем уж мелкие твари, которые, заслышав полет четырех хищников, в панике распластывались по стенам и забивались в самые микроскопические щели. Овечкин сглотнул слюну, вернее, произвел то рефлекторное движение, которое было свойственно его новому телу, — не до охоты сейчас… Тут же он и спохватился. О чем это он думает?! Угасающее человеческое сознание забило тревогу, и Овечкин испуганно закричал:

— Ловчий! Пэк! Вы меня слышите?

Ни звука он и сам не услышал. Но до него докатилась ответная волна, в которой ощущалось беспокойство, и двое спутников немедленно приблизились к нему. Овечкину сразу сделалось легче. Они как будто поняли, что с ним происходит: он единственный среди них был человеком, состоящим из плоти и крови, и перевоплощение в чужеродное существо таило действительную и серьезную опасность для его психики. Сами-то иноматериальные существа призрак и саламандра, не говоря уж о Хорасе, — полностью сохраняли свое сознание в любом обличье. И, как могли, они пришли к нему на помощь. В голове у Михаила Анатольевича отчетливо сформировалась пришедшая извне мысль — «думай о девушке!» Он ухватился за нее, как за соломинку. Воспоминание о Фирузе бередило и ранило, и тревога эта действительно помогла на какое-то время его личности удержаться в человеческих рамках.