– Посадка закончена. Провожающих прошу освободить стартовую зону!

Провожающие, дружно хлюпая носами и мощно сюсюкая, отошли. Плавно закрылся внешний люк. Через минуту зажглись зеленые огни готовности к старту, бот мягко поднялся вверх. Накренился и боком понесся к горам.

– Товарищ координатор!

Кузьмичев не успел додумать грустную мысль и обернулся. Перед ним стояли и гордо улыбались киберинженер с кибертехником.

– Хотим вам кое-что показать, – сказал инженер.

– Показывайте… – рассеянно проговорил полковник.

– А вот!

Из леса на поверхность Стеклянной пустоши вышли себумские тяжелые системы, многорукие и многоногие.

– Что такое?

Киберинженер картинно вытянул руку и сказал:

– Мы перехватили управление, и теперь эти машины слушаются нас! Смотрите!

Многорукие гиганты построились в колонны и протопали маршем. Потом развернулись кругом, разошлись, исполнили неуклюжий вальс, раскачивая громадными корпусами.

– Ну, вы даете… – растерялся Кузьмичев. Не выдержал и захохотал: – Это надо же, а? Как же это вы умудрились?

– Да подумаешь, – заскромничал кибертехник. – Обычные тяжелые системы. Гемомеханические конечности, квазиживой двигатель…

– А что у них в этих… как их там… гамоме… гемоме… короче, в манипуляторах?

– А это молекулярные деструкторы, их еще называют распылителями – продолбят любую породу, просадят броню на счет «три»!

– Вот это уже ближе к теме. Молодцы! Уводите пока этих многоножек в лес. Так… Люди! Не стойте! Спускаемся в убежище и грузим пожитки. Что-то перебросим за горы, что-то оставим себе. Хорониться на базе станет опасно, когда прилетят крейсера. Под землей мы окажемся как в мышеловке, – себумам останется только завалить туннель, и с хомо будет покончено!

– И куда нам теперь? – спросили из толпы.

– В лес! Масс-уловители нас не различат, будут путать с деревьями. Инфравизоры тоже ничего не покажут – тутошние растения теплокровные, мы сольемся с фоном… Ну? Чего стоим? Кого ждем? Переверзев! Организуй своих, а то гражданские прокопаются до вечера!

Требовательно запищал коммуникатор, и Кузьмичев ответил:

– Да, слушаю!

– Это Алехин. Слушай новость – себумские крейсера финишировали!

Полковник почувствовал слабость.

– Ах, ты… А у нас еще ничего не готово!

– Все нормально, координатор. Себумам еще сутки добираться. Но рассчитывай лучше на десять – пятнадцать часов.

– Ага… Ладно, спасибо!

– Привет всем!

– Кто это? – поинтересовался Воронин, помогавший воспитателям удерживать группу детей в стабильном состоянии, из-за чего был потен.

– Алехин. Себумские крейсера на подходе, к утру будут здесь.

– Ох ты… Что же делать?

– А мы уже делаем. Не заметили?

* * *

Пренеприятнейшее известие всколыхнуло людей, но не испугало – страху натерпелись все с избытком, и в душах не оставалось места для новых переживаний. Работа продолжилась.

К вечеру аварийный бот сделал пять рейсов, мотаясь между базой квазимодов и базой лонгструмпов. На шестой рейс не хватило энергии, и «аварийка» села в лесу, став временным пристанищем для ста пятидесяти защитников Водана – именно столько бойцов числилось под командованием полковника Кузьмичева.

И опытных солдат, прошедших через «горячие точки», и ополченцев-неумех, толком не знавших, где у бластера дуло. Но старые кадры, выученные в ВДВ, скрепляли людей, как цементом, в нерушимый блок.

Боевой техники на такую команду хватало. Две «Шилки», танк высшей защиты с аннигилятором, ПМП, смонтированная в кузове песчаного танка. И три десятка многоруких машин, сжимавших в своих гемомеханических щупальцах граненые цилиндры распылителей. Рота. Войско.

Вот только хватит ли сил у этого войска, чтобы одолеть крейсер? Вот в чем вопрос…

Ночь прошла в последних приготовлениях. Кузьмичев исходил из того, что крейсера сядут поблизости от зоны ЧП, то есть около разбитых скаутов. А дальше видно будет…

Полковник примостился на мягком моховище, спиной опираясь о пористую, пульсирующую кору псевдобурака. Кора прогибалась и будто массировала спинные мышцы. Хорошо…

Неподалеку устроился Воронин, сгорбленный, встрепанный, с трехдневной седой щетиной. На коленях у него лежал бластер.

– Трофим Иваныч, рассказали бы чего…

– Чего же?

– Вы же воевали?

– А как же… В сорок третьем ушел добровольцем. Отец, помню, ругал меня за то, что я отказался от брони, но это было выше моих сил – отсиживаться в тылу. И я ушел на фронт.

– А дальше? – послышался голос Переверзева.

– Да как у всех… Приписали меня к 732-му стрелковому полку, бронебойщиком взвода ПТР. Знаете, что такое ПТР? Это противотанковое ружье. Штука убойнейшая, но тяжеленная. Хм. Вот как-то не вспоминаются мне героические эпизоды – не было таких. Просто какой-то бой ярче врезается в память, и все. Помню, как в Ховрино, это под Москвой, посадили нас в теплушки, прицепили паровоз, и покатил эшелон в сторону Бологого. Оттуда повернули к Великим Лукам. В семь утра, помню, послышался гул немецких бомбовозов – шли «Юнкерсы-88». Поезд остановился. Заработали зенитчики. Два «Юнкерса» загорелись и понеслись по наклонной к земле. Остальные, сбросив бомбы на мост через какую-то речку, скрылись. Не прошло и часа, как опять показались «Юнкерсы», но другие, Ю-87, мы их «лапотниками» прозывали. Опять заработала зенитка. Самолеты упорно шли на эшелон, затем ринулись в пике. Я обхватил голову руками и бросился на пол вагона. Раздался грохот, и сразу – яркий свет. Оказалось, у вагона снесло крышу. На меня полетели комья земли, щепки, камни… Наконец стихло. Пыль развеялась. Так я начал изучать вражескую авиацию…

* * *

…В начале мая эшелон остановился на безымянном разъезде. Впереди голубел Селигер, еще покрытый льдом. За ним возвышались колокольни, белели двухэтажные дома. Это был Осташков.

– Выгружайтесь! – поступила команда.

Вагоны опустели. Люди, лошади, пушки, повозки скрылись в лесу. После обеда 732-й полк выступил на марш. Иногда останавливались у болота или озера. Разувшись, шли по холодной воде, чтобы снять усталость. Через три-четыре минуты обувались и шагали дальше, пока не прибыли на позицию.

Трофим Воронин умывался в прозрачном ручье, брился на пенечке, обросшем мхом, спал на мягких пихтовых ветках. Пил березовый сок и остуженную заварку малиновых стеблей.

Весь день рыли траншеи, окапывались, и ничего не было лучше под вечер, чем набросить на усталые плечи сухой ватник и опуститься в траву рядом с землянкой, где жили повара. Тотчас появлялись два котелка – один с горячей пшенной кашей, другой с чаем. На расстеленное полотенце ложились ломтики свежего, пахучего черного хлеба, кубики сахара…