Теперь Эйзенхауэр должен был уйти с военной службы. Немедленно после номинации он продиктовал текст телеграммы в высшие военные инстанции о своей отставке. У присутствовавших при этом братьев Милтона и Артура были слезы на глазах. Дуайт держал себя в руках, но испытывал схожие чувства. Он расставался со службой, которая началась более сорока лет назад и заслуженно вознесла его к мировой славе. Каков будет результат президентской гонки, никто не мог предсказать, как и предвидеть, как в случае победы сложится его пребывание на высшем государственном посту.

На заключительном заседании съезда 12 июля он произнес традиционные благодарности за выдвижение и сформулировал некоторые позиции, которые намеревался отстаивать в ходе дальнейшей борьбы. Он почти не касался внешней политики. «Я знаю кое-что о ведении крестового похода, — говорил Эйзенхауэр. — Я принимаю вызов. Я возглавлю этот крестовый поход». Он провозгласил, что будет проводить программу прогрессивной политики, «почерпнутую из наших лучших республиканских традиций».

Последовали поздравления и слова одобрения от многих друзей, товарищей по воинской службе, от массы незнакомых американцев и зарубежных деятелей. Особняком стояло письмо генерала Маршалла, занимавшего пост госсекретаря. Поздравив кандидата, Маршалл пообещал, что в связи с атаками в его адрес со стороны многих республиканцев будет строго воздерживаться от каких-либо контактов с их кандидатом, чтобы не причинить вред его делу. В ответном письме Дуайт просто проигнорировал этот жест генерала-дипломата, дав понять, что высоко ценит их совместную работу и надеется на ее продолжение.

Став кандидатом, Эйзенхауэр прежде всего подобрал штат сотрудников, которым мог полностью доверять и которые имели опыт и знали возможные перипетии избирательной кампании. В состав «команды» вошли Шерман Адаме — именно он за кулисами съезда добился передачи Эйзенхауэру недостающих голосов; Артур Саммерфилд, ставший национальным секретарем Республиканской партии; Джеймс Хагерти, работавший пресс-секретарем Т. Дьюи, а теперь полностью переключившийся на избирательную кампанию.

По инициативе Эйзенхауэра, которая вначале была встречена в штыки, а затем поддержана его советниками, избирательная кампания была начата на Юге. В этом регионе белая часть населения обычно поддерживала демократов — скорее по традиции, чем по реальным политическим причинам. Республиканская партия отождествлялась здесь с Севером, против которого южане боролись в Гражданской войне. Дуайт полагал, что именно здесь он должен разъяснить избирателям, что его политика будет полностью соответствовать их интересам. При этом предполагалось занять осторожную позицию по вопросам, связанным с положением чернокожих: выступать за предоставление им избирательных прав, за десегрегацию, но подчеркивать, что изменения должны проводиться медленно и осторожно, причем по инициативе штатов, а не федерального правительства.

Именно с южных штатов было решено начать поездку по стране на специальном поезде, который бы останавливался даже на самых маленьких станциях, чтобы кандидат мог пообщаться с населением.

Разумеется, в ходе кампании пришлось уделять значительное внимание внешнеполитическим вопросам. Главное изменение, которое Эйзенхауэр собирался осуществить в этой области, состояло в отказе от политики «сдерживания» СССР и переходе к курсу на освобождение стран-сателлитов. Как показало дальнейшее развитие событий, это были в основном не реальные действия, а пропагандистские лозунги. Но даже они были опасны, так как явно не способствовали ослаблению международной напряженности. Несмотря на разного рода оговорки по поводу «мирного» освобождения стран Центральной и Юго-Восточной Европы и Восточной Азии, было ясно, что такой курс, если даже считать его морально оправданным, означает вмешательство во внутренние дела других государств, что было несовместимо с международными нормами. Эйзенхауэр стал сторонником доктрины «освобождения» явно под влиянием Д.Ф. Даллеса, с которым консультировался по этому вопросу. Доктрина «освобождения от коммунизма», однако, имела и чисто прикладную направленность — должна была привлечь на сторону Эйзенхауэра голоса не только консервативных избирателей, но и многочисленных беженцев из Восточной Европы.

Впервые Эйзенхауэр провозгласил свою доктрину «освобождения» 24 августа 1952 года на собрании ветеранской организации «Американский легион» в Нью-Йорке. Он говорил, что США должны использовать свои влияние и силу, чтобы помочь европейским народам «сбросить ярмо российской тирании». Он заявил, что в случае избрания его президентом немедленно проинформирует правительство СССР, что Америка «никогда не признает советскую оккупацию Восточной Европы», что помощь США порабощенным народам не прекратится, пока они не будут освобождены.

Казалось, кандидат от республиканцев призывает к войне против СССР, которая теперь могла быть только атомной. Но думал он совершенно иначе. Еще в апреле в переписке с Д.Ф. Даллесом он поставил вопрос: что делать Соединенным Штатам, если в орбите советского влияния окажется какое-либо новое государство, причем это будет достигнуто политическими, а не военными средствами? «По моему мнению, — заметил он, — это тот случай, когда теория “отмщения” никуда не годится».

Уже в ходе избирательной кампании реально формировалась несколько иная политика по отношению к странам Восточной Европы, да и сами термины «освобождение», «отмщение» вскоре исчезли из риторики Эйзенхауэра и его сторонников. Даже Даллес, выступая перед репортерами, пояснял, что под «освобождением» подразумевает сосредоточение усилий на обнаружении трещин в советском блоке и постепенном их расширении, добиваясь выхода этих стран из-под решающего влияния Москвы. Но даже таким поворотом риторики Даллеса Эйзенхауэр был недоволен. Он позвонил своему внешнеполитическому советнику и попросил во всех подобных случаях добавлять слова об осуществлении американских целей в советской сфере влияния «всеми возможными мирными средствами».

В ходе кампании немалые проблемы Эйзенхауэру создавало истерическое поведение сенатора Маккарти, который в любых взглядах, отличных от крайнего консерватизма, видел влияние «руки Москвы» и готовился начать «охоту за ведьмами» и в государственном аппарате, и в сфере культуры и науки, особенно в области кинематографии. Эйзенхауэру были ненавистны эскапады Маккарти, но он должен был считаться с тем, что не очень грамотный, но чересчур эмоциональный сенатор оказывал существенное влияние на общественное мнение, а точнее, на толпу, которой с помощью популярного лидера можно сравнительно легко манипулировать. А эта толпа верила Маккарти, что «ялтинское предательство», оккупация Советским Союзом Восточной Европы и, в частности, Восточной Германии, приход коммунистов к власти в Китае, создание в СССР атомного оружия — все эти беды были результатом действий грандиозной советской шпионской и агентурной сети, которая охватывает даже самую верхушку администрации США.

Особо важным внешнеполитическим вопросом, на котором Эйзенхауэр останавливался почти в каждом выступлении, была ситуация в Корее, где в течение двух лет шли переговоры о перемирии, сопровождавшиеся прекращением и новым возобновлением военных действий, шедших с переменным успехом. Эйзенхауэр придерживался средней линии: выражал несогласие с Тафтом, который предлагал убрать американские войска с полуострова, и решительно отвергал требования Макартура добиваться полной победы, даже путем применения атомного оружия. Несколько раз Эйзенхауэр заявлял (правда, довольно неопределенно), что в случае избрания ему следовало бы отправиться в Корею, чтобы содействовать восстановлению там спокойствия и мира.