— «Бронзовая звезда за храбрость». — Тру смотрел прямо перед собой, ровно ведя «Жестянку» вперед. Горы стали большими и неровными. — Это было в Фаллудже, в ноябре две тысячи четвертого. Он был на позиции в заброшенном доме, со своим наводчиком, высматривал цели. Очевидно, их обнаружили и выследили разведчики инсургентов. В рапорте, который я читал, было сказано, что в их убежище влетела граната. При взрыве наводчик Петта был ранен в голову с серьезным повреждением мозга. В результате он попал в госпиталь ветеранов в Темпле, пожизненно. Сразу после попадания гранаты на штурм бросились от тридцати до сорока инсургентов со штурмовыми винтовками.

У Тру были плотно сжаты челюсти, дергался мускул. Ариэль отметила, что голубые глаза приобрели цвет стали.

— Как написано в рапорте, у Петта был шок и кровотечение из ран, но он стал отстреливаться, — ровно и медленно продолжал Тру. — Нескольких он подстрелил, свалил прямо на подходах. Тогда они подвезли грузовик с гранатами и стали из гранатомета разносить дом, комнату за комнатой. Согласно рапорту, Петт вытащил своего напарника, оказав ему возможную в тех условиях первую помощь. Он вызывал подкрепление по рации, но дом был окружен, и пути отхода не было. — Стальные глаза глянули на Ариэль. — Можете себе представить, каково это было? И какие у него были мысли? Да, он был тренирован, но война такого типа… когда сидишь, как собака в клетке, гранаты влетают и делают в стенах дыры, а у напарника из головы мозги вываливаются, — что делать человеку в такой ситуации?

Чуть помолчав, Тру продолжил:

— Он сделал вот что: перебрался со своим наводчиком в подвал, в темноту, и нашел там укрытие, где можно было встать спиной к стене. И стал ждать. Бои шли по всему городу. Помощь была в пути, но быстро она добраться не могла, и ей надо было пробиваться с боем. Согласно рапорту, Петт с наводчиком пробыли в подвале около трех часов. Голова наводчика лежала у Петта на коленях, а руками он наводил винтовку на дверной проем наверху лестницы. Обстрел гранатами продолжался, но внутрь противники не совались. Была уже почти ночь, когда до него добралась помощь. Он успел убить шестерых, ранить примерно вдвое больше. С напарником он согласился расстаться не сразу, и ему дали вынести раненого вверх по лестнице. Это было его последнее боевое задание. За спасение друга и за проявленный героизм под огнем он был награжден «Бронзовой звездой». Полиция Темпля нашла орден у него в квартире, в шкафу на полке, в коробке с письмами жены.

— Жены? — Кочевник поразился, что у него есть жена. — А где она?

Тру ответил не сразу. Он смотрел на приближающиеся горы — сейчас они казались массивной линией сломанных зубов.

— Как-то вечером в феврале две тысячи четвертого года жена Петта и их семилетний сын выезжали с парковки у молла. На перекрестке их стукнул внедорожник, ехавший, по оценкам хьюстонской полиции, со скоростью почти семьдесят миль в час. Две восемнадцатилетние девчонки, хорошо обкуренные. Та, что была за рулем, ругалась по телефону со своим бойфрендом. Свидетели утверждают, что она на красный даже не затормозила. Я видел отчеты полиции и статью в газете. — Фотография в «Кроникл» была жуткая. Мини-вэн смяло в бесформенную массу металла, и обломки пролетели сквозь витрину ресторана «Попай фрайед чикен». — Жена Петта скончалась на месте, мальчик прожил еще сутки. Водительница внедорожника умерла через несколько дней, пассажирка осталась калекой. Петт приехал на похороны, но через пару недель вернулся обратно на службу.

— Зачем? — Терри был поражен.

— Наверняка понимал, что он нужен ребятам в Ираке. Это была его вторая семья, — ответил Тру. — По всему, что я читал, он собирался посвятить жизнь Корпусу морской пехоты. В полевой работе он был очень успешен, но не уверен, что это можно слишком долго выдерживать. Мне кажется, он хотел стать ганни — ганнери-сержантом. Новобранцев учить дисциплине. Или тренировать снайперов. Но после Фаллуджи… Тут самое печальное, что можно отлично проходить тесты, но что-то в тебе меняется фундаментальное. Ты теряешь какую-то внутреннюю форму. Я видал, как такое случалось с агентами. Все делают правильно, все по книге, даже похвалу зарабатывают за храбрость, но посмотришь им в глаза — и видишь что-то такое, что ушло в подвал, в темноту, стоит, прижимаясь спиной к стене, и знает… знает, что в следующий раз страх может взять верх. И это тот страх, который толкает к ошибкам, страх, который приводит к гибели. Я думаю, что когда Джереми Петт стрелял из винтовки после Фаллуджи, он не мог в двухстах ярдах в стену сарая попасть, потому что стоило ему взять оружие — и все то возвращалось как прилив. Вот его и вывели из Корпуса в отставку с «Бронзовой звездой» и отправили в Хьюстон, где на кладбище лежат его жена и сын. Почти сразу он переехал в Темпль — очевидно, хотел быть поближе к госпиталю ветеранов. По книгам регистрации посетителей видно, что он навещал приятеля каждую среду.

— Вот это да, — тихо сказала Берк. Уж что-что, а преданность она ценила.

Кочевник ни на что это не клюнул:

— И что? Мы должны проникнуться к нему сочувствием?

Губы Тру дернулись в мрачной улыбке, и он ответил пустым голосом:

— Проникайтесь чем хотите. Не мое дело.

Машина уходила вверх, в коричневые неровные зубья. Несколько минут дорога двигалась, потом ее снова перекрывала пробка, и вспыхивала длинная полоса стоп-сигналов. Низко над дорогой парил вертолет.

— Смотри, вертолет! — сказал Терри. — Внушительно.

— Не мой, — ответил ему Тру. — То ли телевидение, то ли охрана Брикенфилда ведет наблюдение. Мои ребята не должны быть заметны.

Это еще слабо сказано, подумал Кочевник, вспоминая, как ловко Труитт Аллен сунул под водительское сиденье гладкий кожаный пакет, когда сел за руль. Телефон? Переносная рация? Компактный пистолет? Наверное, все сразу.

— Вопрос? — сказал Труитт с вопросительной интонацией, будто прочел мысль Кочевника.

— У меня вопросов нет.

— Я хотел сказать, что у меня есть. Хотелось спросить… какова история этого фестиваля «Стоун-Черч»? Он же начался не под этим названием. — Это Тру знал. В девяносто пятом, когда фестиваль организовали впервые, он назывался «Апач-Лип», а в двухтысячном стал «Стоун-Черч». — Здесь самый высокий пик называется Апач-Лип, верно?

— Думаю, так.

— Ну а кто знает точно? Меня интересует, почему сменили название. — Он не стал спрашивать Гарта Брикенфилда или Роджера Честера или даже своего командира оперативников — среди миллиона подробностей, которые надо было продумать в этой операции, да и вряд ли это существенный момент. Но все равно любопытно. — Кто-нибудь мне поможет?

— Я об этом читала, — сказала Ариэль, хотя свои знания она недооценивала. Она говорила с другими музыкантами, которые играли на «Стоун-Черч», и по их опыту она тщательно углубилась в тему, как детектив Рамона Риос — в рапорты о пропавших людях. — Про Апач-Лип[30] легенда такая…