20. Личные вопросы

Когда меня отправили отсыпаться и приводить себя в порядок — возмутительно, как можно взять и оставить решение важных вопросов на завтра?! — я думала, что это шутка такая.

Как можно уснуть после такого насыщенного событиями дня? Он ведь и вправду у меня был насыщенный: Анна — вторая строчка на моем поручительском счету, беготня за ней по Лондону, общение с инкубами на кладбище, и Генри — много всего успевший наворочать Генри, которому дай пять минут, и он успеет за это время устроить апокалипсис. Было бы желание, и никаких дополнительных четырех всадников не нужно, обойдемся своими силами.

А нет — оказывается, можно после всего этого уснуть. Очень быстро! Вот только упасть после душа едва упакованной в пижаму тушкой на простынь и очнуться поздним утром только от очень настойчивого, но при этом вежливого стука в дверь. Только один человек в Лимбе умеет так деликатно стучать…

Открывать дверь Джо я ползу как есть — в пижаме и едва переставляя ноги.

— С добрым утром, — лучезарно улыбается мне это бесстыжее чудовище и впихивает мне в руки кофе. Кофе!!!

Кстати, пончики у него тоже с собой — он восхитительно чтит наши с ним традиции, но сначала кофе — а потом я, так и быть, согласна подумать насчет всего остального.

У улыбки Джо потрясающий эффект — она может сгладить неровные углы. Те многие недоговоренности, что выплыли вчера на свет и еще не были оговорены. Что я делала за его спиной, что недоговаривала, а где — и самым нехорошим образом пользовалась… Что я выступила вчера против всего Триумвирата и него, наконец.

Я думала — будет неловко.

Что я сама не буду знать, что ему сказать после всего этого.

Но у него такая успокаивающая улыбка, что… Ох. Мы во всем разберемся. Мы обязательно во всем разберемся. В конце концов, мы же друзья.

— Как? — измученно выстанываю я, когда нахожу в себе силы оторваться от стакана. — Почему ты настолько бодрый и свежий, а я — будто вчера разгружала вагон с мраморными памятниками для кладбища и прикорнула в ближайшей могиле? Это несправедливо!

— У тебя это был первый раз, когда ты ощутила силу благодати, Рози, — милосердно поясняет Джо, — ничего. Все стабилизируется. Ты бы видела свою ауру вчера вечером. Такая серенькая была, будто тряпочка. А сейчас сияешь снова.

Видимо, поэтому мистер Пейтон послал меня спать… А я-то думала, с чего такое милосердие.

— Спасибо на добром слове, — я возмущенно булькаюсь обратно носом в кофейный стаканчик, — а вы знаете толк в комплиментах, сударь.

— Ты меня внутрь-то пустишь? — Джо на этот раз улыбается чуть виновато. — Или велишь ждать тебя у этой двери как твой любящий песик?

— Даже не знаю, — я скептически окидываю этого нахала взглядом, — мне тебя пустить и ощущать на твоем фоне собственное несовершенство?

Судя по бесстыжей улыбке во всю физиономию — да, именно этим мне и следует заниматься, когда мой друг соизволит облагодетельствовать мое скромное жилище своим присутствием.

— Ладно, заходи, — фыркаю я и отползаю от двери.

«Любящий» — это слово меня неприятно покалывает.

Мне с Джо еще надо будет объясниться. Потому что уж теперь-то я совершенно точно знаю, что никак не могу ответить на его ко мне чувства. Надеюсь, на нашей с ним дружбе это никак не скажется.

— Ты не знаешь, как там Генри? — спрашиваю я, возвращаясь в спальню и падая на кровать.

Джо же аккуратно перешагивает через разбросанные по полу вещи — силы ликвидировать бардак после того, что они с Генри тут устроили, вчера у меня не нашлось — и занимает свое любимое кресло.

— Его разместили в изоляторе Штрафного отдела — пока что, — Джо наклонился, чтобы поднять книгу, а потом с недовольным выражением лица принялся распрямлять страницы, но заметив выражение моего лица, тут же пояснил, — у нас очень комфортный изолятор, не волнуйся. Почти как комнаты в общежитиях, только…

— С решетками на окнах? — меланхолично уточняю я, отставляя на тумбочку пустой стаканчик.

— Рози, до решения Трибунала все равно все амнистированные живут в изоляционном блоке, — тоном «не видать тебе капитуляции» рапортует Джо, — решетки и решетки, какая разница? Я сам пару раз в месяц ночую в изоляторе. Когда домой лень идти. Там тихо. Ну, и за пайком недалеко если что сгонять.

— Ну, что ты извращенец, Джон Миллер, я не сомневалась, но не все же такие, — я хоть и ворчу, но все-таки сдаюсь. Пока что! — Кстати! Мы не опаздываем?

— Нет, — Джо даже не утруждает себя бросить взгляд на часы, — никто и не ожидал, что после пробуждения силы Орудия ты проснешься рано утром и зачирикаешь жаворонком. Мы все через это проходили, Рози, мы вполне можем подождать. Раз уж Артур сказал, что можем…

— Артур сказал, — ворчливо откликаюсь я, — а если б не сказал?

— У Артура право наложить вето на любое решение Триумвирата, — Джо пожимает плечами, — он им не злоупотребляет на самом деле, считает, что все-таки лучше решение большинства, нежели диктатура.

— Сказки ты мне какие-то рассказываешь, — вздыхаю я, с сожалением поглядывая на пустой кофейный стаканчик, — мистер Пейтон и не диктатор?

— В рамках Триумвирата точно нет, — Джо ухмыляется широко, от души, — кстати, он велел напомнить тебе, что ты должна ему отчет о твоей работе с Хартманом за это время.

У-у-у…

Я тихонько вою, падая лицом в подушку.

Если что-то я не люблю в Чистилище сильнее, чем день получения кредитных сводок, когда оказывалось, что со счета убыло не столь много, как хотелось бы — так это отчеты. Отчеты же для Артура Пейтона — это отдельная форма пытки. Особенно — дни их сдачи.

— Рози, — по тому, как нетерпеливо звучит голос Джо, мне становится ясно, что вот-вот мне зададут тот вопрос, что у моего друга очень крепко назрел.

— М-м-м? — Я усаживаюсь, набрасывая на плечи одеяло, забираясь в него как в палатку. — Ты что-то хочешь спросить?

Хочет — это видно по лицу, по нетерпеливым пальцам, что теребят загнутый уголок книги, лежащей на его колене. Но медлит…

— Боже, Джо, что там такое суперличное, что ты не знаешь,