Десять пар аспирантских глаз застыли на Джулии. Ее лицо было красным, а голос прерывался от волнения.

— Я… я нашла эти сведения у одной исследовательницы из Филадельфии. Если в дальнейшем Беатриче разочаровалась в Данте и отвергла его, ее можно понять и полностью оправдать. Мы привыкли преклоняться перед Данте, но как-то забываем, что в человеке талант может великолепно уживаться с самыми гнусными пороками. И Данте — не хрестоматийный, не увитый лавровым венком — был зацикленным на себе, жестоким, надменным распутником, обращавшимся с женщинами как с игрушками.

Пол и Криста сидели с раскрытыми ртами, не понимая, что же, черт побери, происходит на семинаре. Они впервые слышали и о какой-то исследовательнице творчества Данте из Филадельфии, и о любовнице Данте по имени Полина. Оба про себя решили, что надо обязательно порыться в библиотеке.

Габриель бросил взгляд в дальний угол аудитории:

— Я кое-что знаю об упомянутой вами женщине. Она вовсе не из Филадельфии, а из захолустного городишки в штате Пенсильвания. И она не представляет себе, о чем говорит, а потому не имеет права судить.

Щеки Джулии пылали.

— То, где живет эта женщина, не умаляет степени доверия к ее сведениям. Кстати, Данте и его семья тоже родом из захолустья, только итальянского. И Данте очень не любил говорить об этом.

Плечи Габриеля вздрогнули, но он совладал с собой:

— Я бы не решился назвать Флоренцию четырнадцатого века захолустьем. Что же касается упомянутой вами любовницы Данте, повторю еще раз: это беспочвенный вымысел. Подделка, выданная за научные сведения. Скажу больше: голова этой дамы забита всякой чепухой.

— Хорошо, профессор. В таком случае приведите контрдоводы, разбивающие ее утверждения. До сих пор мы слышали лишь ваши язвительные замечания в ее адрес.

Пол стиснул ей пальцы и едва слышно прошептал:

— Перестань. Слышишь? Доиграешься.

Лицо Габриеля вновь побагровело.

— Если бы эта женщина захотела узнать о том, какие чувства Данте испытывал к Беатриче, то знала бы, где искать ответ. Она бы не отважилась рассуждать о вещах, о которых не имеет ни малейшего понятия. Да еще и выставлять и Данте, и себя на публичное осмеяние.

Криста ошеломленно поглядывала то на профессора Эмерсона, то на Джулию. Что-то подсказывало ей, что разговор давно уже идет не о Данте и Беатриче. Она решила пока не встревать, но потом все хорошенько разнюхать.

Габриель повернулся к доске и, пытаясь успокоиться, крупно написал:

Данте думал, что это был сон.

— Язык, используемый Данте для описания своей первой встречи с Беатриче, имеет отношение не столько к реальности, сколько к миру снов. По различным причинам… личного характера Данте не доверяет своим чувствам. Он не уверен, что Беатриче — реальная женщина. Есть гипотеза, согласно которой Данте считал Беатриче ангелом. И здесь возникает главная коллизия их отношений. Беатриче полагает, что Данте все прекрасно помнит об их первой встрече, но просто не хочет признаваться. Это предположение не дает ей ничего, кроме беспочвенных обид на Данте. В ее положении было бы куда разумнее напомнить ему, дать ему возможность объясниться и внимательно выслушать его объяснения. Если Данте считал Беатриче ангелом, он, естественно, и надеяться не мог на ее возвращение. Данте уже был готов объяснить ей все это, но она отвергла его, не дав ни малейшего шанса. Так кто из них виноват? Как ни печально, вина опять ложится на Беатриче.

Криста не утерпела и подняла руку. Габриель нехотя кивнул ей. Менее всего ему сейчас хотелось выслушивать мисс Петерсон. Но Джулия ее опередила:

— Обсуждение их первой встречи совершенно неуместно. Увидев ее во второй раз, Данте должен был ее узнать. Не имеет значения, считал ли он их первую встречу сном или нет. Зато вполне уместен вопрос: почему Данте сделал вид, что не узнал Беатриче?

— Он не делал вид. Ее лицо показалось ему знакомым, но с уверенностью утверждать это он не мог. Он пребывал в сомнениях, на которые вскоре наложились определенные печальные события его жизни. — Чувствовалось, Габриелю стало трудно говорить.

— Уверена, именно такими оправданиями он и глушил свою совесть, чтобы спокойно спать по ночам. Но это когда он бывал трезвым. В иные дни он шел в какое-нибудь питейное заведение… в тамошнее флорентийское «Лобби» и напивался до бесчувствия.

— Джулия, это уже слишком! — теперь уже не прошептал, а довольно громко произнес Пол, дергая ее за рукав.

Криста снова раскрыла рот, но Габриель властно махнул рукой:

— Это не имеет никакого отношения к предмету лекции!

Он часто дышал, безуспешно пытаясь сдержать поток эмоций. Перестав говорить, Габриель смотрел только на Джулию, совсем не замечая, что Пол развернул свой могучий торс на случай, если понадобится заслонить Джулию от разъяренного профессора.

— Мисс Митчелл, а вам никогда не бывало одиноко? Вам никогда не хотелось, чтобы кто-то был рядом? Пусть временно, пусть даже ваше общение и не поднимется выше уровня плоти? Иногда это все, что вам доступно. И вы принимаете доступное; вы благодарите даже за это, хотя прекрасно понимаете, что это суррогат настоящих отношений. У вас просто нет другого выбора. Вместо того чтобы столь надменно и самоуверенно судить Данте за его образ жизни, вам следовало бы проявить хотя бы каплю сострадания. — Габриель замолчал, спохватившись, что наговорил слишком много лишнего. Джулия холодно смотрела на него и ждала продолжения. — Воспоминания о Беатриче преследовали Данте везде и повсюду. И это только осложняло и без того непростую его жизнь. Ни одна из встречавшихся ему женщин не могла сравниться с Беатриче. Ни одна из них не была столь же красива, как она, столь же чиста, как она. Ни одна не могла пробудить в нем чувства, которые пробуждала Беатриче. Данте всегда желал ее, но он уже отчаялся когда-либо ее найти. Поверьте мне, если бы она не скрытничала, а назвала себя и напомнила ему подробности их первой встречи, он пошел бы за ней на край света. Не задумываясь. — Сейчас у Габриеля были глаза безнадежно влюбленного подростка, стоящего под закрытым окном. — Так что, по-вашему, оставалось ему делать? Просветите нас, мисс Митчелл. Беатриче его отвергла. В его жизни не осталось ничего ценного, кроме работы. Только работа придавала еще какой-то смысл его существованию. Но Беатриче предупредила его: если он посмеет и впредь напоминать ей о себе, это может иметь плачевные последствия для его работы. Что оставалось Данте? Отпустить ее с миром. Однако это был ее выбор, а не его.

Джулия очаровательно улыбнулась, и он понял: сейчас она выплеснет еще одну порцию яда.

— Профессор, мне и всем, кто вас слушал, остается лишь поблагодарить вас за эту познавательную лекцию. Но мне по-прежнему неясен один момент. Вы утверждаете, что Полина не являлась любовницей Данте. Тогда кто она? «Женщина на одну ночь», чье имя случайно осталось в истории?

Аудитория притихла. Тишина длилась несколько секунд и была нарушена громким хрустом. Аспиранты не верили своим глазам: профессор Эмерсон сломал маркер, которым писал на доске. Чернила забрызгали ему пальцы: черные, как безлунная ночь. Но кромешной тьмы в этой ночи не было — в небе сверкали две сердитые синие звезды.