Джулия крепко прижимала к себе рюкзак, превратив его в щит. Профессор молчал. Она стала оглядываться по сторонам, ища глазами жесткий стул, на котором ей придется сидеть, как тогда, в сентябре. К ее удивлению, стул самым варварским способом был сломан. На персидском ковре валялись его обломки.

Джулия глядела то на обломки стула, то на профессора.

«Надо же, стул сломал. Металлический».

Габриель смотрел на нее, и в глубине его синих глаз она ясно видела странное и опасное спокойствие. Дракон был у себя в логове, а Джулия явилась к нему безоружной, если не считать рюкзака.

— Любую другую аспирантку я сегодня же выгнал бы со своего потока.

Услышав его голос, Джулия вздрогнула. Как и глаза, голос был спокойным и даже мягким, будто шелк, прикасающийся к коже. Зато в паузах между словами ощущалось ледяное дыхание и скрежетала сталь.

— Я впервые вижу, чтобы взрослый человек столь вызывающе демонстрировал свое инфантильное поведение. Это называется «подростковое хамство», терпеть которое я впредь не намерен. Я уж не говорю о чудовищной лжи, навороченной вами вокруг имени Полины. Больше никогда не смейте так о ней говорить. Я понятно выразился?

Джулия молчала, глотая слюну.

— Повторяю вопрос: я понятно выразился?

— Да.

— Мое самообладание небеспредельно, и я очень не советую вам испытывать его на прочность. И еще. Если вам угодно и дальше воевать со мной, извольте вести войну самостоятельно, не втягивая в нее Пола. У него хватает своих проблем.

Джулия рассматривала узоры на ковре, не решаясь поднять голову. Профессорские глаза, как настоящие лазеры, жгли ей затылок.

— Мне думается, вам хотелось, чтобы я вышел из себя. Вы ждали, когда же я потеряю контроль над собой, начну орать и топать ногами. Тогда бы у вас были все основания вскочить и убежать. Иными словами, вам хотелось, чтобы я повел себя как агрессивный самец из низкопробного триллера. Должен вас разочаровать: я отличаюсь от агрессивных самцов, и такого поведения вы от меня не дождетесь.

Джулия снова взглянула на обломки стула — милого шведского стула, который за свою короткую жизнь никому не сделал ничего плохого, — а потом посмотрела на профессора. Но не возразила.

Габриель облизал пересохшие губы:

— Для вас это что, игра? Я даже знаю, откуда вы позаимствовали сюжет. Из оперы Прокофьева. Пол — это Питер. Я — волк. А вы кто? Вероятно, утка?[24]

Джулия покачала головой.

— То, что сегодня произошло на моем семинаре, больше никогда не должно повториться. Это вам понятно?

— Да, профессор.

Джулия, которая до сих пор так и стояла у двери, нажала дверную ручку. Дверь была заперта.

— Я извинюсь перед аспирантами, — тихо сказала Джулия.

— И станете мишенью для новых сплетен? Ничего подобного вы не сделаете, если не хотите бед на свою голову… До сих пор не могу понять, почему вы так упорно и упрямо отказывались разговаривать со мной? Один телефонный звонок. Одна встреча. Я даже согласился бы говорить с вами через дверь. Но вам почему-то захотелось говорить со мной на публике! На виду у всего моего долбаного семинара!

— Я обнаружила конверт с моим лифчиком в почтовом ящике… Я подумала…

— Значит, плохо подумали! — огрызнулся он. — Если бы я отправил вам его почтой, появился бы след. Это было намного опаснее, чем опустить безымянный конверт вам в ящик. И ваш iPod я не собирался оставлять на крыльце, где его легко могли стащить.

Слова про iPod показались ей и вовсе лишенными логической последовательности, но она решила не усугублять свое положение узницы профессорского кабинета.

— Я сделал чудовищную глупость, поменяв направление лекции. Зато ее концовка — целиком ваша, Джулианна. Это было равнозначно взрыву водородной бомбы… Вы никуда не уйдете с моего потока. И не мечтайте. Ясно? Вы не будете менять тему диссертации. Сделаем вид, будто этого «прорыва стихий» вообще не было. Большинство аспирантов не собираются заниматься Данте и мало знакомы с подробностями его жизни. Надеюсь, у них есть более насущные заботы и инцидент вскоре забудется.

Джулия молчала.

— Подойдите ближе, — велел Габриель, указав глазами место на ковре.

Она сделала несколько робких шагов.

— Вы уже подали официальный отказ от гранта?

— Еще нет. Декан факультета заболел свиным гриппом.

— Но вы договаривались о встрече с ним.

— Да.

— Значит, на это вежливости у вас хватило. А вот на то, чтобы послать эсэмэску из двух слов, когда я места себе не находил, беспокоясь за вас… на это ваша вежливость не распространяется.

Джулия моргала.

— Вы отмените встречу с деканом.

— Но я не хочу брать эти деньги, и…

— Вы отмените встречу, возьмете деньги и будете держать язык за зубами. Вы устроили дикий хаос, который мне теперь придется разгребать. — Он мрачно поглядел на нее. — Это понятно?

Джулия неохотно кивнула.

— Ваше электронное письмо было не просто набором дерзостей. Это была пощечина, которую вы мне отвесили после всех моих посланий. Кстати, вы их хотя бы слушали? Или сразу удаляли?

— Слушала.

— Вы их слушали и не верили моим словам. И не считали нужным на них отвечать. Зато вы сочли нужным вбить в свое письмо словечко «домогательство». Чего вы, черт вас дери, надеялись этим достичь?

— Я… я не знаю.

Габриель подошел к ней почти вплотную:

— Не удивлюсь, если кто-то уже посмеивается и довольно потирает руки, наткнувшись на ваше письмо. Я его тут же удалил, но где гарантия, что его не успели скопировать? Запомните, Джулианна: электронные письма вечны. И больше вы не будете писать мне никаких электронных писем. Это понятно?

— Да.

— Вы единственная, кому удается нажать на все мои кнопки одновременно. Я не преувеличиваю.

Джулия с тоской оглянулась на дверь. Ей хотелось бежать отсюда, бежать без оглядки.

— Смотрите на меня, — тихо потребовал Габриель. Когда их глаза встретились, он продолжил: — Я вынужден принять ряд «аварийных мер». Кристе я уже вправил мозги и думал, этим все ограничится. Но из-за вас мне теперь придется разбираться и с Полом. Криста — особа, не блещущая умом, зато весьма опасная. Я бы ее с удовольствием отчислил хоть завтра. А Пол был хорошим лаборантом.

«Был?» — мысленно ужаснулась Джулия.

— Прошу вас, не выгоняйте Пола. Это я виновата. Я не хотела, чтобы он шел к вам, но не смогла настоять. Он никому ничего не скажет.