Прерия дальше не сказать что была ровная – то холм, то низина, – но я продолжал энергично шагать, когда вдруг заметил на следующем холме, в обход которого шла колея, всадника. До него было с километр, но я определил по деталям одежды, что это белый. Тут рядом с ним появились ещё всадники. Двое. Причём, судя по росту, или дети, или подростки. Низковатые они были.

Всадники молча наблюдали, как я двигаюсь по колее следом за караваном. К всадникам я не пошёл, тут трава примята, идти удобно, а по прерии я в одном сапоге уже ходил, заколебался порезы заживлять.

Вдруг метрах в двух передо мной земля как будто взорвалась, когда в неё врезалась тяжёлая пуля, и с холма раздался хлопок винтовочного выстрела. По знакомому звуку я определил, что стреляли из такого же «Спрингфилда», какой был у меня. Вернее, я его ещё верну, хрен он англичашкам достанется.

Остановившись, я посмотрел на всадника, что держал в руках винтовку, и сказал:

– Сами напросились.

В это время раздался второй выстрел, но уходить в сторону я не стал, хорошо различимая пуля ушла вбок, пролетела в полуметре от моего левого плеча и зарылась за спиной. Похоже, этот удод на холме стрелял на поражение, но стрелком оказался хреновым, с полукилометра попасть не может.

Сойдя с колеи и набирая скорость, я побежал к всадникам. Там забеспокоились, и выстрелы начали доноситься с периодичностью семь раз в минуту. Причём стрелял взрослый, мальчишки просто смотрели, хотя у одного в руках было что-то вроде винтовки. Но он не спешил её вскидывать и целиться в меня.

Пока я бежал, успел убедиться, что взрослый действительно стреляет на поражение. Приходилось на бегу во время выстрела уходить в сторону и, не снижая скорости, продолжать сближаться. Когда до неизвестных мне переселенцев осталось порядка ста метров, взрослый в одежде ковбоя и с пышными усами развернул коня и, гикая, исчез на противоположном склоне холма. Чуть помедлив, испуганные мальчишки – я видел их лица, последовали за ним.

Поднявшись на холм, я убедился, что был прав в своём предположении – внизу тонкой змейкой уходили вдаль повозки переселенцев, накрытые белыми тентами. Всадник уже был среди группы возбуждённых мужчин. Ковбой что-то экспрессивно говорил, показывая в мою сторону, те молча слушали. В это время толпы достигли мальчишки и присоединились к разговору, видимо не поддержав ковбоя. Потому как тот стал ещё больше размахивать руками.

Хмыкнув, я направился вниз. Готов поставить золотую монету, что этот удод – проводник у переселенцев и сейчас уговаривает их выступить против меня единым фронтом.

Караван терпеливо стоял, ожидая, когда я доберусь до него. У многих в руках были ружья, у троих, включая ковбоя, ещё и револьверы на бёдрах. При приближении я опознал в руках одного из мальчишек мелкашку. В опытных руках очень серьёзное оружие, тем более выстрел не такой громкий, как у обычного ружья.

При моём приближении вперёд вышел пожилой мужчина с посеребрённой годами окладистой бородой. Подняв руку, он сказал:

– Здравствуй, юноша. С добром ли ты, али с плохими помыслами?

– Привет, – кивнул я. – К вам у меня претензий нет. А вон ту мразь я собираюсь убить. Он в меня стрелял.

– Наш проводник принял тебя за индейца, прости его, Бог велит простить, – сказал бородатый.

Присмотревшись, я понял, что это переселенцы-фанатики одного из направлений церкви.

– Суньте себе своего Бога в задницу, дядя, – хмуро буркнул я и, посмотрев на прячущегося за спинами ковбоя, сказал: – Ты выйдешь ко мне, подонок, или так и будешь прятаться за чужими спинами?

– Пропустите меня, – велел тот и действительно вышел вперёд со старым револьвером в руках. Это был «Ремингтон» образца 1864 года с накладками из орехового дерева на рукоятке.

Ни слова не говоря, он выстрелил, я успел метнуться в сторону, среагировав на движение пальца на спуске, и пуля, пролетев мимо, попала в женщину, стоявшую позади меня, второй выстрел унёс жизнь мальчишки, что стоял рядом. Следующий выстрел ковбой сделать не успел и упал, получив от меня удар кулаком в горло.

– Как видите, этот мужчина – убийца. Думаю, нужного его линчевать, – громко сказал я, чтобы перекричать ропот и жалостливые крики женщин.

– Бог велит нам прощать… – начал было говорить бородатый, но покачав головой, я наклонился и свернул ковбою шею.

Подхватив револьвер, я снял с него пояс с патронташем, перепоясался, обшарил его карманы, прошёл через расступающуюся толпу к коню неизвестного ковбоя и, похлопав того по холке, спросил:

– Кто-нибудь продаст мне рубаху, шляпу, сапоги и штаны?

Мужчина, что склонился над убитыми со слезами на глазах, вздрогнул и, медленно встав, ответил:

– У моего сына… у моего погибшего сына есть запасная одежда, она должна подойти.

Переодевшись, я с некоторым интересом посмотрел, как тяжелораненая женщина корчится от болей – пуля попала ей в живот. Парню я не успевал помочь, да и не собирался, с женщиной ещё ладно, можно наврать, а вот оживлять парня на глазах у всех я не буду. Не хочу, чтобы слухи пошли. Фанатики мне не нравились.

– Расступись, я помогал одному хирургу и немного разбираюсь в этом.

Женщины, что с тряпками в руках готовились перевязать раненую, покорно отступились, видимо привыкнув подчиняться мужчинам. Присев у пострадавшей, я погрузил пальцы в рану – женщина даже не застонала, я обезболил это место, – после чего, вытянув пулю, бросил её рядом с собой и, залечив всё внутри, громко сказал:

– С ней всё нормально, рана не такая тяжёлая. Видимо, в этом патроне был ослабленный заряд. Ей слегка порвало мышцы живота, не повредив нутро. Так что со временем у неё всё заживёт.

Чистыми тряпками я перевязал рану и, пока четверо крепких бородатых мужчин с мужем переносили её в одну из повозок, помыл руки водой, что поливала мне довольно симпатичная девушка моих лет.

Поглядев на босые ноги – обувь паренька не подошла, – я спросил, есть ли у кого на продажу обувь моего размера. Обувь ковбоя мне тоже была мала.

Наконец один из мужчин принёс сильно поношенные, но подошедшие мне сапоги. К этому времени я осмотрел вещи в седельных сумках ковбоя, которого, оказывается, звали Сэм Витт, и избавился от половины. Но зато на мелочь Витта я приобрёл немного продовольствия и дополнительную флягу с водой. В вещах нашёл чистые тряпки и использовал их на манер портянок. После этого распрощался с поселенцами и, жуя в седле кусок утрешнего пирога, поскакал в нужную мне сторону. Я наконец определился с координатами и знал, где нахожусь.

Особо много я от Витта не приобрёл, но и того, что было, мне вполне хватало. Гнедой конь с армейским клеймом был неплох, седло не старое, упряжь не изношена. В седельных сумках продовольствия на неделю, сковорода и котелок, не было только чайника, одеяло тоже присутствовало. Из оружия – «Ремингтон» на поясе и армейский однозарядный «Спрингфилд» в седельной кобуре.