Закончив, он вновь взглянул на часы и убедился, что до того момента, когда им предстоит пересечь Пенсильвания-авеню и направиться к Белому дому, осталось всего пятнадцать минут. Поднявшись, он опять прошагал к открытому окну гостиной.

– Ну и что вы думаете обо всем этом? – спросил он, не оборачиваясь.

Министр иностранных дел сбросил ноги со скамеечки и, встав, потянулся. На лице его отражалось веселое недоумение.

– Это, конечно, будет отличать нас от Соединенных Штатов, спору нет. Вот только, по-моему, не в том и не так, как хотелось бы.

– Мне тоже так подумалось, – ответил Хауден. – Но должен признаться, что, на мой взгляд, вот это соображение ее величества насчет отличия может быть хорошо воспринято публикой. В будущем, знаете ли, любая вещь, что поможет Канаде выделяться каким-то своеобразием, обязательно обретет особую важность, – он почувствовал на себе испытующий взгляд Лексингтона и добавил:

– Но если вы так против, забудем об этом. Просто в свете просьбы нашей леди я считал, что нам следует обсудить это предложение всем вместе.

– От обсуждения-то никакого вреда не будет, как я полагаю, – согласился Лексингтон. Он вновь принялся расхаживать по длинному ковру.

– Дело в том, – осторожно проговорил Хауден, что мне хотелось бы, чтобы именно вы подняли этот вопрос в кабинете. Уверен, что было бы много лучше, если бы инициатива исходила от вас, а я тогда бы смог подождать со своим суждением до тех пор, пока не выскажут мнение остальные.

– Я бы хотел подумать, премьер-министр, если не возражаете, – с сомнением в голосе протянул Артур Лексингтон.

– Конечно, Артур. Как вы сами решите.

"Совершенно очевидно, – решил про себя Хауден, – если уж этой темы вообще касаться, то подход к ней требуется чрезвычайно осторожный и осмотрительный”.

Лексингтон приостановился у полированного столика с телефоном. Криво усмехнувшись, спросил:

– Может, до нашего свидания со своей судьбой кофейку попросим?

Через разделявшую их полоску газона президент окликнул своим глубоким грубовато-добродушным голосом группу нервно суетившихся фоторепортеров;

– Вы, ребята, уже отсняли пленки на два полнометражных фильма!

Повернувшись к стоявшему рядом премьер-министру, спросил:

– Как думаете, Джим? Пройдем внутрь и приступим к работе?

– Жаль, конечно, мистер президент, но, видимо, придется, – ответил Джеймс Хауден.

После сырой и холодной оттавской зимы он наслаждался теплом и солнцем. Соглашаясь с предложением президента, Хауден приветливо кивнул этому невысокому широкоплечему человеку с резкими чертами костлявого лица и решительно выдающимся подбородком. Только что закончившаяся встреча “на свежем воздухе” с аккредитованными при Белом доме журналистами оставила в душе Хаудена глубокое удовлетворение. На всем ее протяжении президент, проявляя необыкновенную любезность, сам говорил весьма мало, то и дело обращаясь к премьер-министру и переадресовывая ему чуть ли не все задаваемые репортерами вопросы. Так что печать, телевидение и радио будут сегодня и завтра цитировать именно Хаудена. А потом, когда они по просьбе фоторепортеров и телеоператоров прогуливались по южному газону Белого дома, президент искусными маневрами выдвигал Джеймса Хаудена на самые выгодные позиции перед батареей разнокалиберных, объективов. “Такое внимание и забота, редкостные для Вашингтона по отношению к канадцу, – подумал Хауден, – весьма благотворно скажутся на моей репутации на родине”.

Он почувствовал, как сильная широкопалая ладонь президента приглашающим жестом сжала его руку, и они направились к лестнице, ведущей в особняк.

– Послушайте, Джим, – знакомый гнусавый говор уроженца Среднего Запада, к которому президент с неизменным эффектом прибегал в своих телевизионных выступлениях, – а что, если мы обойдемся без этих штучек вроде “мистер президент”, а? Вы ведь, надеюсь, знаете, как меня зовут?

Искренне польщенный, Хауден ответил:

– Почту за честь, Тайлер.

Какой-то частичкой мозга он уже прикидывал, как ему якобы ненароком довести информацию об их столь близких отношениях с президентом до сведения газет. Тогда он сможет уличить во лжи некоторых своих критиков, которые постоянно брюзжали по поводу того, что в Вашингтоне правительство Хаудена ни во что не ставят. Премьер-министр, естественно, сознавал, что большинство оказанных ему вчера и сегодня любезностей обусловлено сильной позицией Канады на предстоящих торгах. И он не только не собирался ее сдавать, но надеялся укрепить еще больше. Тем не менее понимание всей подноготной отнюдь не должно мешать ему испытывать чувство довольства или пытаться приумножить политический капитал при каждом удобном случае.

Пока они шли по мягко пружинившему под ногами газону, Хауден обратился к президенту:

– У меня, к сожалению, до сих пор не было возможности лично поздравить вас с переизбранием.

– О, спасибо, Джим! – Здоровенная ручища президента чувствительно шлепнула по плечу премьер-министра. – Да, выборы прошли просто замечательно. Я могу с гордостью заявить, что такого количества голосов еще не получал ни один президент Соединенных Штатов. И в конгрессе, как вы знаете, у нас подавляющее большинство. Это тоже кое-что значит – ни один президент до меня не пользовался столь широкой поддержкой и в палате представителей, и в сенате. Скажу вам по секрету, что нет такого законопроекта, который я не смог бы провести. О, конечно, ради этого приходится идти на кое-какие маленькие уступки, но они картины не меняют. А ситуация сейчас просто уникальная!

– Ну, уникальная, возможно, только для вас. – Хауден решил, что полушутливая-полусерьезная подначка не повредит. – А при нашей-то парламентской системе находящаяся у власти партия всегда способна обеспечить принятие тех законов, что ей угодны.

– Что правда, то правда! И не подумайте, что я да и кое-кто из моих предшественников тоже вам не завидуем. Знаете ли, чудо, что наша конституция вообще работает, – голос президента окреп. – Беда в том, что нашим отцам-основателям так не терпелось отречься от всего британского, что вместе со всем дурным они отбросили и очень много полезного. Ничего не поделаешь, приходится довольствоваться тем, что есть.

Они подошли к окаймленным балюстрадой широким ступеням, поднимающимся к украшенному колоннами Южному портику. Указывая дорогу гостю, президент запрыгал через две ступеньки, и Джеймс Хауден, решив не уступать, последовал его примеру.

Однако на полпути премьер-министр остановился, ловя ртом воздух и чувствуя, как все его тело заливают струи пота. Его темно-синий костюм тонкой шерсти, идеальный для Оттавы, в солнечном, теплом Вашингтоне оказался слишком тяжелым. Он пожалел, что не привез с собой ни одного из летних костюмов, но даже поверхностный их осмотр перед отъездом выявил, что все они не годятся для такого торжественного случая. Президент, как ему доложили, сугубо внимательно относится к своему платью и, бывает, меняет костюмы по несколько раз в день. Но ведь глава исполнительной власти в США в отличие от канадских премьер-министров не удручен заботами о деньгах на личные нужды.