– У вас на руке была царапина. Откуда она взялась?

– Царапина? – Дмитрий Сергеевич удивился, надолго замолчал, вспоминая. – Возможно… мало ли, где я поцарапался. При чем тут какая-то Буланина? Я никого не убивал. Что за чушь!

– Вам не кажется, что подобных совпадений слишком много?

Никитский не ответил, он был погружен в свои мысли, пытаясь сообразить, откуда на его руке взялась царапина.

– А! Вот… я вспомнил! – обрадовался он. – Видите? Сколько лет прошло, а я все-таки вспомнил!

– Что вы вспомнили?

– Про царапину! Я тогда… Мне нравилась Людмила Станиславовна. Я торопился, хотел встретить ее, подвезти на работу. Машину мне приходилось прятать в кустах. Там была толстая ветка, она упиралась прямо в лобовое стекло, и я обломал ее. Ну, и поцарапался нечаянно…

– У вас хорошая память, Дмитрий Сергеевич, – улыбнулся адвокат. – Тем более непонятно, почему вы не можете рассказать, как в вашей машине оказалась убитая женщина.

– Мне самому это не дает покоя! – согласился Никитский.

– Кстати, Авдеева тоже боялась вас. Вы и ее хотели убить?

– Что вы несете?! Я что, маньяк, по-вашему?

– А Галина Яковлева? Уж не вас ли она имела в виду, боясь убийцы? – настаивал адвокат. Он видел растерянность Никитского и решил выяснить все до конца.

– Какой бред! – бормотал хозяин «Альбиона», качая головой. – Бред… Все ложь.

– Но ведь Яковлева мертва! Как это вы объясните?

– Моя вина ни разу не была доказана, – понуро произнес Дмитрий Сергеевич. – Вы прекрасно знаете.

– На сей раз против вас много улик. Вам не отвертеться, господин Никитский.

– Подождите, – обрадовался тот. – Ведь Авдеева жива! Жива и здорова!

– Шаткий аргумент…

Артем и сам думал о Людмиле Станиславовне. Женщина осталась жива, несмотря на все свои страхи. Это говорило в пользу Никитского.

– А вы? Зачем я вас нанял? – рассердился Дмитрий Сергеевич. – Вы должны…

– Я знаю свои обязанности, – перебил его адвокат. – Объясните только, почему вокруг вас происходят подобные вещи? У вас есть хотя бы предположения?

Никитский стал еще бледнее, чем был в начале разговора. Кровь отхлынула от его впалых, небритых щек, подбородок нервно дергался. Он как будто боролся сам с собой, решаясь, говорить или не говорить. Хозяин «Альбиона» понимал, что Пономарев ничуть не преувеличивает тяжесть его положения, и сделал выбор.

– Да! – с горькой иронией заявил он. – Я сам виноват. Это все скука, черт бы ее побрал! Почему жизнь бывает так несносна? Мне всегда все давалось легко – учеба, спорт, девочки, потом бизнес. Хотелось развлечений, остроты. Вы понимаете? Где я мог найти необычные ощущения, которые щекотали бы мои сонные, застывшие от безделья нервы? Только не думайте, будто я Джек-потрошитель! Такое мне и в голову не приходило. Мне даже драться ни разу в жизни не приходилось! Женщины – моя слабость. Я люблю их всех, и они с удовольствием дарят мне свое восхищение. Сначала это интересно, а потом становится скучным, как и все в мире.

– И вы решили их убивать?

– Не повторяйте ваши глупости! Зачем мне убивать? Я их просто пугал. Делал вид! Понимаете? Притворялся… чтобы развлечься. Мне нравилось, как они быстро поддавались, теряли ощущение реальности и полностью погружались в мою игру. Я специально создавал разные ситуации, намекающие, что я собираюсь убить их. И в то же время ухаживал за ними. Ту же тактику я применил и к Галине. Эта гремучая смесь действовала на женщин по-разному, но всегда добавляла остроты. Я действительно был влюблен в них, и чем больше они боялись, тем сильнее я любил их. Без этого любовная игра казалась мне пресной.

– Вы влюблялись в женщину, а потом начинали ее пугать? – уточнил Пономарев. – Что за странная фантазия?

– Мне было скучно, – вздохнул Никитский, опуская глаза. – И я развлекался. Это не преступление, я надеюсь?

– Опять вы? – без воодушевления спросила Людмила Станиславовна, пропуская в прихожую господина Гордеева. – Все еще не оставили идею изображать влюбленного?

– Не изображать, – улыбнулся Фарид. – Я хочу им стать. Вот, всю ночь не спал, читал Шекспира.

Авдеева не выдержала и рассмеялась.

– Ладно, входите.

На кухне кипел чайник, в вазочке на столе стояло клубничное вареньем – и так по-домашнему уютно пахло клубникой, печеньем и еще чем-то давно забытым, напоминающим детство, бабушку и дом в деревне, куда родители отправляли Фарида на лето, что он растрогался.

– Садитесь, будем пить чай! – пригласила Людмила Станиславовна. – Я еще не завтракала.

За чаем разговор не клеился. Фарид вчера вечером ходил по магазинам, выбирал ей подарки, а теперь не знал, как преподнести их. Она смотрела на его замешательство и посмеивалась.

– Так что? – неожиданно спросила Авдеева. – Не испугались моего супруга-маньяка? А вдруг я тоже стала ненормальной, прожив с ним столько лет?

– Нет.

– Вижу, вы храбрый мужчина. Настоящий герой. К тому же, Владимир Петрович умер… Теперь я свободна и опять могу выйти замуж. Вот только хочу ли я? Вы нашли ответ на этот вопрос?

– Где? – чувствуя себя необычайно глупо, спросил Фарид.

Эта женщина явно подшучивала над ним, не принимая всерьез ни одного сказанного им слова.

– У Шекспира! – засмеялась Людмила Станиславовна.

– Не нашел.

– Я так и думала.

Она получала удовольствие, глядя на его выражение лица – строгое и вместе с тем робкое.

«Что говорить, я не знаю, пора переходить к действиям, – решил Фарид.

– У меня для вас сюрприз, – пробормотал он, краснея от банальности фразы, и поспешил в прихожую. – Вот!

Он положил ей на колени пакет.

– Что это?

– Подарки.

Людмиле Станиславовне мужчины никогда ничего не дарили, и она почувствовала замешательство. Супруг в первый год брака преподносил ей разные дешевые мелочи, а потом и это счел лишней тратой денег. Никитский пару раз дарил ей цветы и еще что-то… она забыла.

Авдеева раскрыла пакет, внутри которого оказалось множество свертков и маленьких пакетиков. Оберточная бумага соблазнительно шуршала. Людмила Станиславовна высыпала подарки на стол и принялась разворачивать. На свет появились кружевные бюстгальтеры, трусики, короткие прозрачные маечки, шортики, ночные рубашки и шелковый пеньюар, – все красивое и очень дорогое.

– Вам нравится? – спросил Фарид. – Мне кажется, я угадал ваш размер.

– Вы в своем уме? Господи! Я не ношу такое белье…