Альшванг решил проверить, не грезится ли ему старуха и ее готовность ему служить.

– Хочу выиграть в карты! – заявил он, стараясь не смотреть в мутные, тусклые глаза графини. – Сен-Жермен научил вас. Теперь вы научите меня.

Старуха ухмыльнулась, однако послушно наклонилась и прошептала что-то прямо ему в ухо.

– Завтра же поеду в казино! – воскликнул Альшванг, не веря услышанному и надеясь испугать ее.

Но старуха вовсе не испугалась. Она кивнула головой и засмеялась сухим, трескучим смехом. Оборки ее чепца и отвисшие щеки тряслись, крючковатый нос морщился.

Казино, куда отправился Герман Борисович, было подпольным. Игорный бизнес, как впрочем, и любой другой, в то время был запрещен. С величайшими предосторожностями, после тайных переговоров и рекомендаций некоторых известных в этой сфере людей, Альшванга допустили до игры. Он придерживался рекомендаций старухи – и выиграл!

Этот неожиданный выигрыш изменил все.

«Если я сошел с ума, – решил Альшванг, глядя на остальных игроков, – то они все такие же ненормальные».

Деньги, которые он, нервно вздрагивая, поспешно рассовывал по карманам, жгли ему руки. Герман Борисович вызвал такси и поехал домой, по дороге подозрительно взглядывая на таксиста и опасаясь, не подослан ли он «игорной мафией». Но все кончилось благополучно.

Оказавшись в привычной и безопасной обстановке квартиры, Альшванг вывалил на стол мятые купюры и долго смотрел на них, пьянея от открывающейся перед ним перспективы. Старухи то ли не было, то ли… Он вдруг испугался, что она исчезла, выполнив только одно его желание, бросила своего Германа на произвол судьбы! Перед глазами сама собою возникла сцена, когда «тот» Германн, возвратившись из трактира, где он напился, бросился на кровать и заснул. Проснулся молодой офицер ночью, в комнате, залитой лунным светом, без четверти три. Напряженный слух его уловил незнакомую походку: кто-то ходил, шаркая туфлями. «Дверь отворилась, вошла женщина в белом платье… скользнув, она очутилась вдруг перед ним, – и Греманн узнал графиню!

– Я пришла к тебе против своей воли, – сказала она твердым голосом, – но мне велено исполнить твою просьбу. Тройка, семерка и туз выиграют тебе сряду, – но с тем, чтобы ты в сутки более одной карты не ставил и чтоб во всю жизнь уже после не играл».

Альшванг-Германн долго не мог опомниться, путая видения и реальность.

– Как?! – возмущенно воскликнул он, почти повторяя поведение старухи на Божественном суде. – За что?! Почему? Ведь ей велено исполнять все мои желания в течение одной жизни.

Тут он застыл в замешательстве. Что значит «одной»? Разве будут еще жизни? Ну, во всяком случае, он еще не стар, здоров и эта его жизнь, в которой графине приказано служить ему, еще далеко не кончена…

За его спиной послышалось движение, и где-то под потолком будто зазвенели китайские колокольчики. Зашуршал по паркету атласный подол, и запахло старинными, незнакомыми духами и пудрой.

– Испугался, любезный друг? – усмехнулась надменная, сияющая кружевами и голубыми шелками красавица. Длинные серьги в ее ушах играли светом, блистанием дорогих камней, раскачиваясь в такт словам. – Пока рано…

Альшванга охватило восторженное ликование. Нет! Он не сумасшедший. Напротив – он необыкновенный, гениальный, избранный Богом! Красавица-графиня будет рядом, его волшебница, его фея!

Старуха захохотала и подмигнула ему одним глазом. Темные усы над ее верхней губой некрасиво дернулись, все ее грузное, старчески неуклюжее тело заходило ходуном.

– Ты полюбишь меня! – проскрипела она. – Полюбишь… в любом обличье! Справедливость восторжествует! Мне уже начинает нравиться эта игра!

По мере того, как жизнь текла – писались пьесы и сценарии, ставились спектакли, одна премьера сменяла другую, театр успешно гастролировал, – Альшванг все больше втягивался в двойную жизнь. Он был как бы двумя разными людьми одновременно – известным режиссером и писателем Германом Борисовичем и «тем самым» Германном, которому то ли в снах, то ли наяву являлась красавица-старуха графиня и исполняла его желания. Каждый раз тайно он обещал себе, что это последняя просьба, и каждый раз не мог выдержать собственного запрета. Он привык к старухе, к картам и деньгам, привык к этому неиссякаемому источнику благополучия, привык ни в чем себе не отказывать. В советские времена ему приходилось тщательно скрывать «левые» доходы; потом, когда государство и строй изменились, у него уже выработался определенный образ жизни, который удовлетворял Альшванга и не требовал изменений. Только теперь Герман Борисович ездил не в подпольные, а в настоящие, легальные казино, наслаждаясь красивым, уютным и дорогим интерьером, славным обслуживанием и выигрышами, которые можно было не скрывать.

Внешне он выглядел респектабельным мужчиной, выдающимся деятелем искусства со своими причудами. Внутренне же он был одержим своей тайной, сросся с «тем» Германном и графиней настолько, что истинную свою роль в жизни считал притворством. Все, чего он добивался на поприще режиссуры и драматургии, перестало привлекать его; достижения и заслуги не радовали, театр постепенно уходил на второй план. У него еще оставались друзья и ученики, но это была скорее дань принятой им на себя роли, которую все еще приходилось играть.

«Пиковая дама» была и осталась главным его интересом.

Дух графини частично был удовлетворен таким сотрудничеством, но не полностью. Со временем «старухе» надоела игра, где ее роль была строго ограничена. Альшванг состарился, и «срок службы» старухи подходил к концу; она снова обретала свободу.

Графиня стала требовать, чтобы Герман нашел себе преемника, вернее, преемницу.

– Ее должны непременно звать Анна как и меня! – заявила она старому режиссеру. – Ты не умрешь, пока не найдешь ее.

История графини тянулась издалека, из древних времен, когда практиковались культы воскрешения, сохранения вечной молодости. Эти ритуалы совершались в тайных святилищах странных и страшных богов, и знание о них было поделено между несколькими жрецами – так, чтобы ни один из них не мог самостоятельно исполнить обряд. Блуждая по темным коридорам пространств и миров, они обречены были искать друг друга, если вдруг захотели бы совершить культовые действия. Франция восемнадцатого века привлекла «графиню», которая тогда имела совершенно иное обличье – вавилонской храмовой служительницы – и, чтобы сделать себя реальной для знаменитого Сен-Жермена, она приняла облик «московской Венеры». Была роковая карточная игра ее с герцогом Орлеанским действительностью или вымыслом, сказать трудно. Что-то было. Отголоски загадочных событий докатились до России, куда устремилась и новоиспеченная «графиня Анна Федотовна», надеясь найти в затерянной среди снегов стране след тайны, которая не давала ей покоя. Мятежный дух желал проявления, возможности принимать участие в приключениях жизни, но не желал иметь тело, которое состарится… Тайна! Вот что влекло ее к Сен-Жермену, но он оказался не тем, кого она искала. Зато он шепнул ей, что русская красавица Анна Федотовна – весьма удачный выбор.