По взглядам Комбат и Подберезский прекрасно понимали друг друга.

— Ну, слава богу, приземлились, — пробормотал Чурбаков, когда задний пандус опустился и можно было сходить на летное поле.

— Здесь дождь. В Москве было сухо. А где мы, между прочим? — прикинувшись простаком, спросил Комбат.

— Какая разница? Главное, я покажу то, для чего мы сюда прилетели.

— Да-да, это самое главное.

Рассмотреть то, что находится вокруг и сориентироваться было сложно. Стандартный военный аэродром, не очень большой. А дальше — темнота и дождь. Но то, что достоверно почувствовал Комбат, так это близость моря. Солоноватый прохладный ветер налетал волнами.

Рублев жадно втянул воздух.

«Мы или под Питером, или под Калининградом», — подумал он, но дальше поразмыслить не успел.

Прямо к самолету подкатил микроавтобус с гражданскими номерами.

— Прошу садиться, — сказал Чурбаков, отодвигая в сторону дверь и первым забираясь в машину.

Окон в салоне не было. Это Рублеву не понравилось.

— Задохнуться можно, — сказал он, закуривая дорогую сигарету.

— Пожалуйста, — Чурбаков включил кондиционер.

Кроме водителя в машине находилось еще двое незнакомых.

— Это моя охрана, — скромно представил Чурбаков. — Парни надежные, умеют держать язык за зубами.

— Это понятно, — сказал Комбат, разглядывая Свиридова и Бородина, — Знакомиться вам ни к чему, — уточнил Чурбаков, — может быть, вы больше никогда не встретитесь.

— А я Рублев Борис Иванович, — представился Комбат.

Мужчины пожали плечами, но ничего не сказали в ответ, лишь вежливо кивнули.

— Ехать до места далековато, да и темно, дождь.

А дорога там не ахти какая, можно застрять. Так что давайте переждем, а утречком поедем на место. Пока поужинаем, выпьем. В общем, можете, если хотите, отдохнуть.

— А позвонить можно будет? У меня в Москве кое-какие дела.

— Можно, — сказал Чурбаков.

Ехали они минут двадцать молча, без разговоров.

Комбат успел выкурить две сигареты.

Наконец микроавтобус остановился. Когда дверь отъехала, Рублев увидел ступеньки крыльца, ведущего к застекленной двери черного хода какого-то небольшого пансионата в два этажа. Вокруг стоял бетонный забор и старые деревья. Пансионат выглядел заброшенным.

На крыльцо выбрался заспанный сторож со связкой ключей. Но увидев, кто приехал, тут же быстро протер глаза, засуетился, принялся открывать двери. Затем Чурбаков его отправил и сказал, что он свободен до завтрашнего дня.

Сторож раскрыл над собой зонт и тут же исчез, растворясь в ночной темноте. Только на первый взгляд этот дом выглядел заброшенным. Внутри же все сияло чистотой, паркетные полы блестели, а добротная мебель даже не была накрыта чехлами. Казалось, постояльцы день-два как покинули этот дом, все тщательно за собой убрав. В холодильнике была еда, а в камине уже лежали дрова.

— Располагайтесь, — сказал Чурбаков, давая Комбату ключи от его комнаты. — Холл тоже в вашем распоряжении. Если хотите, можете поиграть на бильярде.

Подберезский из окна увидел, как отъезжает микроавтобус. Он проводил взглядом красные точки габаритных огней и вопросительно взглянул на Чурбакова.

— Завтра утром машина будет на месте, а я уж побуду с вами, — и он принялся выставлять из холодильника на журнальный столик в холле всевозможные закуски.

Ему помогали Бородин со Свиридовым. Бородин протирал тарелки бумажной салфеткой, а Свиридов принялся разжигать камин. Вскоре дрова затрещали, ярко вспыхнули, и в холле стало уютно и теплее.

— Ничего, ничего, разгорится камин, будет совсем тепло, — говорил Чурбаков, протягивая к огню озябшие руки.

— Кстати, телефон, — напомнил Рублев.

Чурбаков подошел к аппарату, снял трубку.

— Черт подери! Не работает. Наверное, в связи с непогодой, здесь так иногда бывает. Ничего, через часок-другой наладят, это я вам обещаю. А к утру так точно будет работать.

— Хотелось бы верить, — пробурчал Рублев, вытащил из кармана свой телефон и принялся нажимать на клавиши.

Его телефон молчал.

«Как это мы с Бахрушиным не предусмотрели! Ведь можно было бы взять спутниковый, а не радио. Тогда бы не было проблем».

Теперь телефон, который Рублев носил в кармане, стал уже ненужной игрушкой — ни тебе никто не позвонит, ни ты ни с кем не свяжешься.

«Дрянь дело. Навряд ли, чтобы здесь телефоны не работали, скорее всего, отключили, черти, — подумал Рублев. — Ну, да бог с вами. Не из таких переделок выпутывались. Лишь бы довел он меня до „Янтарной комнаты“, а там уж мы посмотрим кто кого. Ведь и я не лыком шит, хоть ты и генерал-лейтенант, правда, разжалованный. А я хоть и майор, но в отставке».

Вскоре стол был накрыт и Чурбаков пригласил гостей:

— Угощайтесь.

Комбат в два приема выпил стакан водки и принялся закусывать. Он ел с аппетитом — так, как ест хорошо поработавший мужчина, обстоятельно, не торопясь, зная, что ни еда, ни выпивка никуда от него не денутся.

Так же с аппетитом поглощал пищу и Андрюша Подберезский. А вот Чурбаков почти ничего не ел, он держал в руках бокал с коньяком, время от времени прикладываясь к нему.

— Я мог бы девочек пригласить, да телефон… — ржавел руками хозяин. — Разве что один из моих парней сбегает в поселок. Правда, погода такая, что хороший хозяин собаку на улицу не выгонит. Дождь, ветер, да и идти тут километра три, если полем, а по шоссе так и все пять будет.

Комбат пожал плечами:

— Обойдемся и без девок.

Весело пылал огонь в камине, потрескивали дрова, сухое тепло растекалось по настывшему осенью холлу.

— Тут пансионат отличный, — говорил Чурбаков, — но не сезон. Желающих ехать нет. Номера хорошие, оцените их как следует.

— Балтика не далеко? — поинтересовался Рублев.

— Близко, близко, — заулыбался Чурбаков, — я смотрю, вы неплохо ориентируетесь. — Может еще выпить коктейль, — и он махнул рукой Свиридову.

— Вроде бы выпили уже достаточно, — возразил Подберезский, хотя в его рюмке все еще оставался коньяк.

— Что значит бутылка водки для мужчин с вашей комплекцией — ничего! — развел руками Чурбаков. — Я в лучшие годы мог целое ведро выпить и со мной ни хрена не происходило, трезв, как стеклышко. Все сослуживцы удивлялись.

— Ты служил? — перешел на «ты» Комбат.

— По-моему, вы меня узнали, — Чурбаков пригладил непослушные седые волосы.

— Могу и ошибиться.

— Неважно. Мое имя и прошлая служба к делу отношения не имеют. Главное, у меня есть то, что нужно вам, а у вас то, что нужно мне.