Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Сохранить империю, не используя силу, – невозможно; удержаться у власти, не сохранив ее, – тоже. В случае применения массовых репрессий получить крупные долгосрочные, политически мотивированные кредиты, дающие надежду хотя бы отсрочить приближающееся государственное банкротство со всеми его последствиями, нереально. Экономическая катастрофа, которая последует, когда выяснится, что путь к западным деньгам закрыт, влечет за собой гарантированную утрату власти.
Михаил Горбачев «Декабрь-91. Моя позиция»
Мы многое сделали… Но многое и недооценили. В частности, силу национальных чувств и устремлений, но также и то, как национализм умеет использовать реально существующие социальные, политические, культурные и иные проблемы… Кромсались границы, попирались национальная культура, обычаи, язык, превращались в декорацию, в формальность политические права меньшинств, автономий. Стоило обществу вдохнуть кислород демократизации – старые обиды вырвались наружу.
Анатолий Черняев «1991 год. Дневник помощника президента СССР»
Горбачев переоценил свои возможности довести начатое дело до очевидного успеха. Он был инициатором. В этом его подвиг. Но ему не хватило какого-то внутреннего импульса ограничить «срок» своего подвига и вовремя отойти в сторону, когда стало ясно, что процессы, вызванные им самим к жизни, перехлестывают через него и начинают «топить» его образ лидера. Помешали обостренное чувство долга и избыточная активность натуры.
Егор Гайдар «Гибель империи»
Вырабатывая политические решения, важно понимать, что, казалось бы, прочные, но негибкие экономико-политические конструкции, не способные изменяться, адаптироваться к вызовам современного мира, оказываются хрупкими, рушатся под влиянием труднопрогнозируемых обстоятельств.
Александр Генис «Дух на коне»
От историков нельзя узнать по-настоящему важного: почему греки победили персов, а американцы – англичан? Почему пала Римская или, если на то пошло, советская империя?.. Очевидцы еще хуже. Я сам был таким, когда на исходе 1991-го приехал в Москву, чтобы проводить СССР. На Красной площади не было ни одной души, даже милиционерской. В столь же пустом небе тихо и быстро опустился красный флаг над Кремлем и тут же поднялся новый, трехцветный. Кажется, что, кроме меня, никто и не заметил, что Третий Рим закрылся. Не дождавшись крещендо, я пошел греться откровенно зеленой водкой из тархуна, которой угощали гостей оголодавшие в ту жуткую зиму хозяева.
Геополитические оценки и геополитические последствия – все это будет потом. Но тогда, в Вискулях, в декабре, в те тревожные, нервные и судьбоносные дни и часы хорошо ли вы, высшее российское руководство, представляли себе, что дальше?
Ведь именно вы, Геннадий Эдуардович Бурбулис, и никто другой – тот самый человек, который убедил первого президента России в том, чтобы команда экономических реформ, в сущности теоретики, стала в начале 1992 года первым самостоятельным Правительством России. Именно вами для этой незавидной роли была предложена команда Гайдара. Та самая, которой потом и достались все шишки, все обвинения – исторические, политические, моральные, всякие… Но сейчас не об этом. Речь о другом. Представляли ли вы себе тогда, 8 декабря, что вам предстоит сделать, какого колоссального масштаба дела и задачи стоят перед вами, какой объем работы надо перелопатить? И все это немедленно, безотлагательно, пожарно… Потому что – экономический коллапс, острый дефицит товарной массы, сумасшедший (под 2 триллиона рублей) ничем не обеспеченный денежный навес… Что делать с силовыми структурами, армией и ядерным оружием? Что делать с советскими органами власти? С долгами СССР? С политическим признанием и международным статусом новой страны?
От попытки представить, что вам предстояло сделать, голова идет вскачь и вразнос… И это при том, что органов государственного управления новорожденной страны толком еще не было – их только предстояло сформировать. Представляли вы себе все это или нет? И до какой степени ваши представления оказались адекватными и оправданными?
Мы представляли прежде всего колоссальную ответственность за наши дальнейшие действия. Но она базировалась уже на достаточно четко продуманной программе, концепции, стратегии. Если хотите, беда распада Советской империи и как бы счастье логики этого распада заключались в том, что мы уже после августа не имели никаких иллюзий. Поэтому была поставлена задача выработки программы чрезвычайных экономических реформ. Поэтому в начале октября я выступал перед депутатами Верховного Совета и говорил о том, что Россия может и должна стать правопреемником Советского Союза по всем международным обязательствам, прежде всего в сфере контроля за ядерным оружием, и реализовать программу экономических и демократических реформ.
15 ноября на первом заседании Правительства реформ, которое возглавил президент Ельцин, было принято 10 указов, по сути своей опять же вынужденных, но в высшей степени необходимых. И со 2 января мы эту работу уже начали.
Поэтому мы готовыми приехали в Беловежскую Пущу… Кстати, 7 декабря Ельцин объяснял Верховному Совету Белоруссии, как можно и как было бы правильно нам вместе проводить эти реформы. Мы приехали, в принципе, с достаточно четким пониманием масштаба проблем и глубины тех вызовов, которые нам оставила в наследство советская система. И, если угодно, мы там хотели свой профессионализм, свою компетентность, государственную волю, а может быть, и свою моральную ответственность продемонстрировать и доказать.
И вот Беловежские соглашения – точная даже в нюансах формулировка всех 14 статей этого двухстраничного документа, который изменил мировую историю и предложил всему мировому сообществу новую картину мира. И не было еще такого, чтобы империя распадалась мирно, чтобы ядерная держава добровольно отказывалась от своего статуса. Казахстан, Украина и Белоруссия – все имели ядерные силы, а Белоруссия и Украина были самыми насыщенными держателями боеголовок в силу геополитической стратегии Советского Союза. И мы создали мировой прецедент, который недооценен.
Сегодня ядерным оружием в мире шантажируют, спекулируют, вокруг него идет бесконечная борьба, а мы впервые сделали обратный ход. Это была конверсия мышления, это, если хотите, призыв Михаила Сергеевича к новому политическому мышлению, реализованный нами в полной мере. И снова можно сказать, что мы были вместе с Горбачевым в эти часы и дни.
Наконец, то, что, мне кажется, недопонято сегодня даже специалистами. В декабре 1991-го была завершена мировая холодная война, которую Черчилль объявил в марте 1946 года в присутствии президента Трумэна и сформулировал идею «железного занавеса» перед планетарной угрозой (ее он, как выдающийся политик, усматривал в лице СССР)[111]. Мы ее прекратили, мы ее закончили. И когда нам Запад говорит: «Мы победили в холодной войне», – это глубочайшее непонимание сути исторического процесса, потому что в холодной войне нет победителя (и та, и другая сторона получает новые возможности), нет в ней и проигравшего.
