Жоффруа де Леско очень удивился, увидев Валентину, входящую в этот поздний час в его кабинет.

– Как? – вскрикнул он в изумлении. – Вы только что возвращаетесь?.. Я полагал, что вы уже давно легли!..

– Я думала точно так же, – возразила Валентина, – я не подозревала, что вы выходили в этот вечер…

– Это упрек? – спросил барон де Леско. – Я только что вернулся из своего клуба, где провел вечер…

Валентина нахмурила брови.

– Я не собираюсь делать вам замечание, – проговорила она, – но позвольте мне высказать свое удивление, что через двое суток, после похорон моего дяди… нашего дяди, вы возобновляете светскую жизнь, которую привыкли вести…

Барон де Леско еле заметно покраснел и почти неуловимо пожал плечами.

– Ничего плохого я не сделал, – прошептал он, – для мужчины пойти в клуб, это не значит выйти, и, кроме того, сделал бы я это или нет, несчастный не воскреснет…

Валентина нервным и резким жестом сняла шляпу и манто. Она бросила все на диван и осталась стоять перед мужем, невообразимо красивая, затянутая в узкое платье, которое смело обрисовывало ее хорошо сложенную фигуру.

Странная вещь, но глубокий траур очень шел этой брюнетке с матовым цветом лица, с черным, как агат, глазами, которые беспрестанно искрились сверкающим блеском.

Однако Валентина де Леско была очень бледна и чрезвычайно взволнованна разговором, который только что у нее произошел с полицейским Жювом.

Барон де Леско заметил ее состояние и обеспокоился о ее здоровье.

– Вы себя плохо чувствуете? – спросил он.

– Дело не в этом, – сухо заметила Валентина, которая, стараясь изменить направление разговора, приблизилась к мужу. Она стояла перед сидящим на диване мужем, скрестив руки на груди. Озабоченным голосом она спросила:

– Жоффруа, что вы думаете о смерти моего дяди?

Барон де Леско не мог не отметить, что ее интонация была трагической и таинственной.

– Что я думаю? – переспросил он. – Ничего…

Затем после некоторого колебания он добавил:

– Разумеется, это большое несчастье, ужасное происшествие, но увы! Мы за это не отвечаем, и то, что записано в книгу судеб, должно исполниться…

– Нет ли у вас какого-нибудь предположения, – продолжала Валентина, – какого-нибудь подозрения о таинственной и трагической причине смерти моего дяди?

– Нет, – резко ответил барон де Леско, – вы знаете, что я сам стал объектом очень страшной агрессии…

Валентина его прервала:

– Если у вас нет мнения относительно смерти моего дяди, то у других людей имеются кое-какие подозрения и даже весьма обоснованные убеждения!

Барон де Леско с удивлением посмотрел на жену:

– Что вы говорите, Валентина? Уточните…

Молодую женщину охватывало все большее волнение; она чувствовала, что чудовищно и одновременно затруднительно будет ей все высказать. Однако, решение принято, надо было говорить, и она начала.

Краткими, отрывистыми и торопливыми фразами, которые в то же время были четкими и категоричными, Валентина рассказала мужу о своей беседе с Жювом и о мотивах, которые он ей изложил.

Барон де Леско казался скептически настроенным, но все-таки взволнованным. Если ранее, будучи невозмутимо спокоен, он едва выкуривал одну сигарету, то теперь он курил одну за другой.

Он нервничал, но старался скрыть это от Валентины.

– Всего-навсего теория полицейского, – проворчал он, – на которую не стоит обращать внимания…

Растерянная и озадаченная, Валентина спросила мужа:

– Вы пойдете завтра на встречу с Жювом?

Барон ответил уклончиво:

– Возможно, пока не знаю…

Потом он опустил глаза, умолк, и Валентина смотрела на него тоже в молчании с напряженным лицом.

Разумеется, обвинение, выдвинутое против нее инспектором, казалось таким же отвратительным, как и абсурдным.

Она знала, что невиновна и что ее невозможно подозревать ни на каком основании, даже как заинтересованную сторону в убийстве ее дяди. Но по мере того, как она рассматривала своего мужа и обратила внимание на его поведение, не только взволнованное, но также нерешительное, смущенное, ей пришла на ум мысль, которую она хотела вначале прогнать, полагая, что смешно на этом останавливаться.

Однако эта мысль упорно утверждалась в ее уме, росла и становилась преобладающей, отодвигая все остальное.

«Боже мой! – подумала Валентина. – Возможно ли, чтобы виновник преступления, чтобы убийца дядюшки Фавье пребывал в моем самом близком окружении?»

И из ее уст сорвались такие слова:

– Не является ли мой муж убийцей?

Наконец Валентина сформулировала ужасное подозрение, она его произнесла, так как отныне уже не могла ни управлять своими мыслями, ни удержать их. Они оформились в ее глазах как силуэт чего-то смутного, на что при первом взгляде не хочется и смотреть, но что мало-помалу привлекает к себе внимание, начинает дразнить и покоряет.

Вопреки своей воле баронесса де Леско следила за ходом своих рассуждений, и вскоре ей стало многое понятным из того, что ранее оставалось незамеченным, не вызывающим подозрений.

На деле происшествие, случившееся с ее супругом бароном де Леско в течение той трагической ночи, оставалось таинственным, необъяснимым.

Конечно, на первый взгляд можно было подумать, что он, как и другие, заболел, стал жертвой одного из этих многочисленных проявлений страшного состояния, название которого было связано с Жапом. Однако на самом деле доказательств не было; как существует подлинное безумие, существует и его симуляция.

Отныне молодая женщина смотрела на барона де Леско не без ужаса и страха.

Барон машинально поглаживал медленными движениями свою длинную седую бороду. Он не задавал вопросов, не расспрашивал ни о чем, он выжидал, очевидно, видя волнение, которое охватывало его жену; но можно было подумать, что он не хотел и не смел спросить ее о причинах волнения.

Валентина сделала усилие и почувствовала, что в этот вечер она готова на все: она хотела знать, хотела пролить свет на события любой ценой.

Она спросила твердым, сухим и резким тоном:

– Вы уехали с моим дядей, было слышно, как вы разговаривали с ним в коляске, в этом таинственном фиакре, где он находился один с вами… Это так?

– Да, – тихо ответил барон.

Валентина вытерла лоб тонким батистовым платочком, который нервно сжимала в руке.

– Это так, не правда ли? – продолжала она. – Затем полицейский Жюв, который поднялся на рессоры коляски, услышал выстрел, сопровождаемый хрипом, последним криком, который издал мой несчастный дядюшка… В этот момент из коляски выпрыгнула старуха и побежала со всех ног. Это так?