Он коснулся ее руки.

— Если только что?

— Я попала сюда через смерть, Аргелин. Через мою смерть. Если я уйду, то кто-то должен остаться здесь. Царица требует жертвы.

Аргелин рассмеялся — жалко, сдавленно.

— Будет ей жертва! — Он обернулся. — Давай отдадим ей вот этого толстяка, моего убийцу.

Орфет резким движением скрестил руки на груди, но голосом не выдал гнева.

— Полегче, генерал.

— Тогда отдадим жрицу. — Аргелин подошел к Мирани и тихо произнес: — Мой удар был нацелен в тебя. Может быть, я должен закончить то, что начал.

Она посмотрела на него. Глаза у генерала были темные, уверенные, но она почувствовала, что ее былой страх перед ним давно улетучился.

— Вряд ли ты это сделаешь, — спокойно ответила она.

— Нет? Тогда мальчишку. — Он обернулся к Алексосу. — Архон обязан умереть за свой народ.

Алексос рассмеялся, лягушка спрыгнула с его ладони.

Мирани сказала:

— И его ты тоже не тронешь. — И встала перед ним, так что ему ничего не оставалось, кроме как смотреть на нее.

— Всем нам известно, генерал, чью жизнь ты должен подарить Царице Дождя.

Он хранил молчание.

— Единственный путь отсюда — солнечный диск, а он у тебя. Отдай его Царице. — Голос Мирани был еле слышен, она поглядела на Гермию и увидела ее незнакомую улыбку.

Аргелин сказал:

— Ты давно задумала меня убить.

— Нет. — Мирани покачала головой. — Я только хочу освободить Оракул. Освободить людей. И тебе это по силам.

— Если я это сделаю, никто из нас не вернется.

— Знаю. Но я научилась доверять Богу. Несмотря ни на что.

— Неужели боги любят тех, кого они мучают?

Она сказала:

— По-моему, да.

Они долго смотрели друг на друга. Он оглянулся на Алексоса, на Орфета. Потом достал из туники солнечный диск и положил его на другую чашу весов.

И она медленно опустилась.

Темнота.

Она поглотила Сетиса, как только погас свет солнечного диска. На миг ему почудилось, будто его затмили гигантские пальцы, будто Бог взял золотой диск в ладонь и унес. Сетис посмотрел вверх, ожидая, что вот-вот обрушатся невообразимые ужасы, что в мире воцарится Хаос, похитит у людей свет и тепло, развеет в прах всё живое. По стенам зашуршали мириады насекомых.

Он спросил Бога:

— Это что, конец?

«Это и конец, и начало», — ответил кто-то, и Сетис узнал Креона. Тот стоял совсем близко, и в голосе альбиноса слышалась победная нотка, озадачившая юного писца. Чья-то рука схватила его за локоть, увлекла в темный коридор. Впереди, в гробницах, лязг мечей сменился предсмертным криком.

Кто-то одержал победу.

* * *

— Пресветлая!

Ретия изумленно смотрела на незнакомца. Его кираса блестела в предутреннем тумане. Он снял шлем, и взорам предстали спутанные седоватые волосы и полное тревоги лицо.

— Пресветлая, прости, что мы пришли сюда. Я знаю, это запрещается, но мы подумали… что этого нельзя допустить.

Он невразумительно бормотал, и тут она его узнала: это был сотник Аргелина, а воины, в тревожном ожидании столпившиеся у него за спиной, были остатками армии, защищавшей Порт. Люди Шакала, торговцы, рыбаки, вооруженные ножами и сетями.

Она жестом велела ему замолчать.

— Что северяне?

— Мы окружили их у Моста. Они гнали чужеземных зверей и не заметили, как мы переправились. Мы напали на них с тыла и разбили наголову. Мои люди собирают тех, кто остался в живых.

За спиной у Ретии радостно вскричала Персида. Раздались радостные голоса, вздохи облегчения. Крисса истерически хихикала. Ретия медленно сняла маску, опустила копье, расправила плечи, сразу став еще выше.

Сотник поспешно опустился на колени, ткнулся лбом в землю. Воины последовали его примеру.

Она смотрела на них сверху вниз. Пришел миг торжествовать победу, но она чувствовала лишь какое-то странное оцепенение, глупую обиду. На Оракул больше никто не нападет. И это почему-то не радовало, а вселяло чуть ли не разочарование.

Рядом с ней встал отец Сетиса.

— Послушай, — прошептал он.

В тишине нарастал какой-то странный звук, еле слышный, далекий ропот, смутный и зловещий.

Старик торопливо протолкался сквозь толпу солдат к краю платформы. Ретия подошла и встала рядом с ним. Они увидели, как из Порта, из Города Мертвых, по белым дорогам через пустыню, из ворот, из домов, развалин, потайных убежищ — отовсюду хлынули люди. Жители Двуземелья сотнями и сотнями устремлялись на Остров.

* * *

Гермия встала.

— Суд окончен, — торжественно заявила она. — Перо поднялось, встает солнце, занимается День Скарабея. Сегодня Ярчайший, Повелитель Скорпионов, Возничий Колесницы Солнца должен благословить народ Оракула. — Она посмотрела на Мирани. — Гласительница раскроет свои уста и провозгласит его волю.

— Но это же ты, — напомнил ей Аргелин. — Ты и есть Гласительница.

— Я? — Ее высокомерный голос на миг дрогнул. Она заколебалась, и в ее лице наконец-то появилось что-то человеческое.

Потом Гермия вышла из своего облика, шагнула к нему, и то, что осталось позади, не имело ни формы, ни очертаний, оно было сплетено из воды, вместо глаз — искры чистого света, вместо волос — темная сырость, платье соткано из бархатистой глади перламутровых раковин.

Царица Дождя бесстрастно взирала на Гермию, бегущую вниз к Аргелину. Улыбнулась, встала — и Мирани в страхе отшатнулась: плеск ее шагов захлестнул их с головой. Царица неторопливо спустилась, подошла к Аргелину, улыбнулась ему, и улыбка ее была холодной, как бездна, глубокой, как морская синева.

— Никто не покидает моих Садов, — произнесла она струящимся голосом. Но даже сейчас он не отступил ни на шаг.

Обняв одной рукой Гермию, он ответил:

— Она вернется со мной.

— Ты настойчив в своих требованиях, человек, который разрушил мои изваяния.

Он заглянул в трепетные огоньки ее глаз.

— Говорят, когда-то ты любила земного человека. Ты должна понимать мои чувства. Я не прошу тебя, богиня, потому что мои просьбы всё равно не тронут тебя. Мы враги, но даже враги могут быть милосердны к побежденным. Я умоляю тебя, госпожа. Я, Аргелин, умоляю: верни ей жизнь.

Медленно, будто превозмогая боль, он опустился на колени и коснулся лбом мокрых камней.