Многие советники и стратеги одобрительно закивали, соглашаясь с доводами главного царского стратега. Втягиваться в долгую войну не хотелось никому. Большинство советников прекрасно понимали, что без поддержки местного населения этот военный конфликт может длиться годами. Молодой царь тоже признал правоту Громова, и вскоре Аршам был объявлен другом и союзником Селевка.

А уже вечером армия Селевкидов пополнилась новыми бойцами. Аршам привел около двух тысяч армянских пехотинцев и пять сотен всадников. К тому же благополучно разрешилась проблема с продовольствием. Если раньше армии пришлось бы силой отбирать еду у местных жителей, посылая по округе отряды фуражиров, то теперь они сами привозили провиант на продажу. Это помогло избегать конфликтов с населением, которое в большинстве своем принимало теперь солдат Селевка не как захватчиков и карателей, а как защитников и освободителей.

У Аршама в Ванской долине оказалось неожиданно много сторонников. Кто-то из них ненавидел узурпатора Арташеса, кто-то просто уважал старую династию армянских царей, но большинство мирных жителей, просто боявшихся, что армия Селевкидов будет грабить и жечь все подряд, с радостным облегчением поддерживали Аршама, всячески дистанцируясь от мятежного Арташеса. Селевк тоже поступил довольно мудро и не стал разорять округу, выискивая пособников мятежников. Все населенные пункты в долине брались под твердый, но ненавязчивый контроль, но не было ни грабежей, ни насилия.

Хотя одна крепость на северном побережье озера Ван закрыла ворота перед царскими войсками и приготовилась к сопротивлению. Даже уговоры Аршама тут не помогли. Обычно он уговаривал обитателей городов и крепостей не сопротивляться, но в этот раз попался особо упертый комендант гарнизона. В Аршама и его свиту полетели стрелы и оскорбительные слова. Увидев это, Селевк недовольно покачал головой и попросил своего главного стратега разобраться с этой проблемой.

И Саня разобрался. Еще в той – прошлой – жизни на войне в чеченских горах он понял одну простую истину: в горах уважают силу. Если местные жители чувствуют твою силу и знают, что ты ее применишь не задумываясь в ответ на любую агрессию, то они сто раз подумают, прежде чем сделать тебе какую-нибудь пакость. И вот сейчас Громов как раз вспомнил один такой случай, что произошел еще там, в горах Кавказа, в далеком двадцать первом веке.

* * *

Полковая колонна двигалась тогда по горной дороге. Люди были измотаны долгим маршем, техника работала на пределе. Головной болью для командования при проводке колонн на враждебной территории всегда остаются мелкие группки партизан, которые устраивают обстрелы движущейся колонны. А то и могут заминировать дорогу. Чтобы не терять людей в таких мелких стычках, военные обычно предпочитали договариваться с местными жителями о нейтралитете. В таком случае старейшины строго следили, чтобы в окрестностях их аулов молодые и горячие джигиты не шалили, а армейские колонны могли спокойно проходить дальше.

И в этот раз вроде бы ничего не предвещало беды. Договоренность о спокойном проходе колонны вроде бы была достигнута, но что-то пошло не так. На выезде из очередного аула из крайних домов по движущейся полковой колонне ударили пулемет и несколько автоматов. Командир полка полковник Свиридов, не первый год воевавший в горах Чечни, не растерялся, и, повинуясь его командам, несколько бэтээров открыли заградительный огонь, а остальная колонна спешно начала уходить за поворот дороги, выходя из-под вражеского огня.

В этот раз удалось уйти без особых потерь. Казалось бы, что тут такого произошло? Так, мелкое происшествие. Другой бы командир доложил по инстанции и двигался дальше. Но полковник Свиридов так не думал. Он повоевал еще в первую чеченскую и считал, что такое прощать нельзя. Недаром здесь, в горах, все держалось на авторитете силы.

И вот сейчас этот авторитет серьезно пошатнулся. Ситуация требовала срочно его восстановить. Убегая от противника, войну не выиграешь. Поэтому командир полка отдал боевой приказ полковой артиллерии. Через двадцать минут вся артиллерия полка, включая минометы, была развернута в сторону злополучного аула и открыла огонь.

Артналет, длившийся пятнадцать минут, превратил небольшую горную деревушку в груду руин. Полковник Свиридов, осмотревший в полевой бинокль останки аула, поморщился.

– Ну и что вы тут сотворили, блин! Прям натюрморт от Пикассо какой-то получился, а я приказывал, чтобы все дома сровняли с землей. Вы столько снарядов выпустили, а результат так себе. На твердую троечку. Ну, кто так стреляет, стрелки косорукие! Мать вашу! Вот почти целая хибара стоит, а вон те развалины совсем не похожи на ровную поверхность! Они просто оскорбляют мое чувство прекрасного и портят весь окружающий пейзаж! Я же четко приказал, чтобы этот е…й аул заровняли к ядрене фене! – прокомментировал комполка увиденную им картину.

И вновь заговорила полковая артиллерия, ровняя остатки аула с землей.

Скандал вышел жуткий. Все дерьмо… то есть демократическая пресса подняла страшный вой. Полковника Свиридова клеймили как фашиста, садиста и вообще полного отморозка, но на этот раз Москва не стала прогибаться перед Западом и всей «прогрессивной общественностью», что кормилась из рук западных спецслужб. Свиридова оправдали, а дело замяли, переведя полковника от греха подальше на Дальний Восток.

Но именно после этого случая на горных дорогах стало значительно спокойнее. Местные хорошо усвоили урок, преподанный им полковником Свиридовым.

* * *

И вот сейчас Саня припомнил этот случай. Требовалось наглядно продемонстрировать силу, да так, чтобы слух об этом пошел по всей округе. Повинуясь его приказам, непокорная крепость была взята в плотное кольцо, а инженеры стали шустро собирать хранившиеся в разобранном виде в обозе онагры и требюшеты.

Если командир гарнизона осажденной крепости думал, что воины Селевка пойдут на штурм, то он сильно ошибался. На штурм главный стратег идти не планировал. Зачем терять своих людей в бессмысленных атаках, когда всю работу может сделать артиллерия. Если комендант вражеской крепости мечтал о воинской славе, то тут ему вышел большой облом.

Через два часа собранные метательные машины начали методичный обстрел укреплений противника. Крепость, на первый взгляд выглядевшая довольно внушительно, не смогла устоять против увесистых снарядов требюшетов. Если небольшие ядра онагров наносили толстым каменным стенам незначительный урон, то снаряды требюшетов с легкостью дробили каменные блоки стен.

Крепость продержалась под непрерывным обстрелом около суток. Гарнизон, одуревший от постоянного грохота рушившихся камней, уже не помышлял ни о каком сопротивлении. Правда, сдаться успели немногие. Когда от крепости остались живописные груды развалин, то обстрел наконец-то прекратился. Это-то и позволило тридцати двум контуженым армянам сдаться на милость царской армии. Коменданта, кстати, среди сдавшихся не было. Он погиб под развалинами своей крепости, так и не поучаствовав в рукопашной схватке, о которой так долго мечтал.