– Дик, ты же имеешь представление о своей сестре, – уклончиво ответил Назар. – И не забывай, она давно и регулярно общалась с КГБ, она знала в этой организации очень многих.

Но я все еще не понимал.

– И что? Ну, знала, ну, общалась. Дальше что?

– Она вполне могла попросить у них содействия, чтобы избавиться от Аллы. Пусть уже она уедет, лишь бы сын не оказался мужем предателя Родины. Иначе пострадает вся семья Лагутиных. В КГБ пошли навстречу, почему нет? Зина – человек полезный, стучит на кого надо и обеспечивает государству регулярный приток валюты. Ручеек не слишком большой, зато стабильный. Отчего же не помочь хорошему человеку?

– Но как она узнала, что сын собирается жениться на Алле? Как, если он Аллу родителям не показывал и даже имени ее не упоминал?

Назар расхохотался, быстрым точным движением загасил в пепельнице сигарету, сделал глоток остывшего кофе.

– Ты хоть представляешь себе, под каким контролем находились студенты МГИМО?

– Нет, – признался я.

– Ну так можешь мне поверить: с них глаз не спускали. Тут может быть несколько вариантов. Например, кто-то из контролирующих узнал, что студент Лагутин посетил отдел загс и подал заявление на регистрацию брака. Невесту проверили – отказница. И тут же сообщили отцу. Другой вариант: Зина знакома с заведующей районным отделом загса, и та ей позвонила, когда узнала, что сын приятельницы собрался жениться, а Зина уже сама по своим каналам проверила невесту и пришла в ужас.

– Погоди, разве в Москве был только один загс? Или ты считаешь, что это чистое совпадение: молодые люди подают заявление именно в тот загс, где работает приятельница Зинаиды? Не слишком ли фантастично? – засомневался я.

– Ни на секундочку, – заверил меня Назар. – загсов было полно, больше тридцати, по одному на каждый район, плюс еще Дворец бракосочетаний. Но подавать заявление и регистрироваться можно было только в том районе, где прописан один из брачующихся. Володя жил и был прописан там, где я работал, в Краснопресненском районе, а Алла, если действительно жила в Бескудникове, прописана в Тимирязевском. То есть выбор у ребят был небольшой, всего два загса. Думаю, Зина со своей активностью по налаживанию контактов не могла пройти мимо этого учреждения. Когда Ульяна Макаровна скончалась? В семьдесят четвертом? Стало быть, свидетельство о смерти Лагутины в этом загсе и получали, так что вероятность знакомства Зины с заведующей загсом весьма высока. А могло быть и совсем просто. Ты про приглашения слыхал?

– Про приглашения? Какие?

– Так дефицит же во всем был, Дик! Даже самое простое обручальное кольцо – и то трудно купить. И вот придумали такую штуку, называется «Салон для новобрачных». Одежда, в том числе и свадебные платья, и костюмы, обувь, ювелирка, косметика. Вроде как для того, чтобы в самый главный день своей жизни молодые могли прилично выглядеть и достойно обменяться кольцами при регистрации. Там, конечно, не только свадебное продавалось, но и обычное, но всякий импортный дефицит выбрасывали намного чаще, чем в других магазинах. Так вот, делать покупки в этом салоне человек имел право, только имея на руках специальную книжечку, которая называлась «Приглашение в салон для новобрачных». Эти книжечки прямо в загсах выдавали тем, кто подавал заявление на регистрацию брака. В книжечке были отрезные купоны, типа талонов, на каждом написано, к примеру: кольцо обручальное мужское, кольцо обручальное женское, туфли женские белые, и так далее. Купил – талончик отрезали, больше уже не купишь. Многие товары продавались и без талонов, но книжечку надо было обязательно предъявить и на входе в магазин, и продавцу. Это я к чему рассказываю-то? Если Володя и Алла подали заявление, они тоже такую книжечку получили. И Зина могла случайно ее обнаружить в комнате сына или в кармане его пальто. Голову даю на отсечение, что она карманы у детей шмонала. Ну, а дальше все по варианту номер два: поход в КГБ, просьба проверить невесту, затем следующая просьба – невесту убрать, сына оградить, семью спасти. Помогли. Убрали, оградили, спасли. Вот таким путем и получилось разрешение на выезд с предписанием покинуть пределы страны в течение трех суток. Торопиться надо было. Впрочем, возможно, были еще какие-то варианты. Но я уверен, что всю операцию провернули мадам и хозяин, причем сыну ничего не сказали, что вполне понятно. Мальчик думал, что просто вот так неудачно сложились обстоятельства. Ну и семья Аллы, само собой, тоже не была в курсе, почему такое чудо вдруг приключилось. Обрадовались, что выпускают, и лишних вопросов не задавали.

Какой же мерзавкой, однако, была моя сестрица! Но если Назар угадал, то я, кажется, начинаю понимать, каким был Владимир. И теперь совсем иначе я воспринимал «Записки молодого учителя» в части романа «Дело Артамоновых». Мне стало понятно, почему Владимир уделил столько внимания ситуации, которая для самого Горького выглядела проходной и незначительной: внезапному отъезду дочери Поповой, за которой ухаживал Мирон Артамонов. Володя Лагутин не задавался вопросом, почему девушка сбежала и вышла замуж за лучшего друга своего жениха. Он размышлял о том, что чувствовал внезапно покинутый Мирон.

И еще я не совсем понимал, о каких компенсациях за высшее образование Володя написал в «Романе-переносе». Выдумал? Или так было в действительности?

– Было, – подтвердил Назар. – Но сделали хитро, как обычно. Налог на образование ввели сразу же, как только разрешили выезд, а в семьдесят третьем году Политбюро ЦК дало устное распоряжение приостановить взимание налога. Ну, устное – оно и есть устное, на бумажке не записано, стало быть, имеется полная свобода усмотрения: хочу – взимаю, хочу – отпускаю без налога. Само собой, чаще всего устное указание исполняли и налог не взимали, но поскольку официально налог никто не отменил до второй половины восьмидесятых, то выезжающих этим налогом весьма эффективно запугивали, мол, ведите себя прилично, а то заставим платить.

– И много платить приходилось? Володя написал, что налог сопоставим со стоимостью автомобиля, но мне что-то с трудом верится.

– Сейчас вспомню точно, – Назар уставился в какую-то точку на щербатом потолке. – Самым дорогим было обучение в Московском университете, больше двенадцати тысяч рублей, если окончил или учишься на последнем курсе. Для сравнения – самый дорогой автомобиль «Волга» стоил дешевле. За двенадцать тысяч можно было приобрести хорошую кооперативную квартиру. Там, помнится, была даже таблица, по которой рассчитывали, сколько человеку платить в зависимости от вуза и от того, сколько курсов он в этом вузе отучился. Я еще ужасно удивлялся в те годы, что обучение в любом другом университете, кроме Московского, стоило ровно в два раза дешевле. После МГУ самыми дорогими были институты искусств, медицинские, физкультурные и инженерно-технические. Понимали, гады, что врачи, инженеры, артисты, писатели и спортсмены нам самим нужны, вот и ставили заоблачные цены. Если ты аспирант, учишься в ординатуре или адъюнктуре, тоже полагалось платить, начисляли больше полутора тысяч рублей за каждый год обучения. А уж если ты, не дай бог, диссертацию защитил, то и за это плати: за кандидатскую – пять с половиной тысяч, за докторскую – больше семи. Вот и прикинь, могла ли выехать в эмиграцию семья научных работников, где папа доктор наук, мама кандидат, сын окончил МГУ, а дочь учится еще где-нибудь. Думаю, при таких размерах неотмененного официального налога легко можно было держать людей в страхе. А знаешь, какие вузы были самыми дешевыми?