Артем был резок и грубоват, но Тимур не обиделся. Он же не обидчивый. И хорошего расположения духа никогда не утрачивает. Конечно, неприятно осознавать, что он никому не нужен, ни родителям, ни сообществу. Но… Он неплохой фотограф. Он участвовал в необыкновенном квесте. И у него появилась идея.

* * *

С почтой Артем разобрался быстро и, прежде чем идти на встречу с Ирой и Дуней, позвонил матери.

– Тема, с тобой все в порядке? – тут же закудахтала мать. – Когда ты вернешься?

– Еще не знаю. Скорее всего, завтра, но, возможно, и сегодня поздно вечером. Зависит от билетов.

– Слава богу! Мне спокойнее, когда ты в городе, а не болтаешься неизвестно где. Ты здоров?

– Да здоров я, мам, не волнуйся. Скажи, в твоей юности было что-то такое, что тебе очень хотелось иметь, и ты чувствовала себя униженной из-за того, что у кого-то это есть, а у тебя нету?

– Конечно. Много такого было. В середине восьмидесятых в магазинах вообще ничего не было, если город снабжался не по высшей или по первой категории. В Москве и Ленинграде еще можно было что-то достать или в закрытых городах, где предприятия работали на оборонку или на космос, там снабжение было получше. А в нашем городе ничего такого не было, поэтому прилавки пустовали. Почему ты спросил?

– Чтобы знать, чего нельзя тебе дарить, – улыбнулся Артем.

– Нельзя? – удивленно спросила мать. – Почему нельзя?

– Долго объяснять. Просто поверь мне на слово. И списочек всего этого составь для меня, хорошо? Да, и у отца спроси.

– Странный ты, Тема, – озабоченно сказала она. – С тобой точно все в порядке? Ничего не случилось?

– Все в порядке.

Он уже попрощался и собрался отключиться – и вдруг неожиданно для самого себя добавил:

– Скоро увидимся, мам. Я тебя люблю.

* * *

На завершение всех формальностей потребовалось несколько дней. Наконец я мог вернуться домой. И снова меня провожал Назар, с которым я всю дорогу до аэропорта договаривался связываться по скайпу не реже одного раза в три дня. Я требовал, чтобы Назар дал мне честное слово внимательно анализировать все, что я говорю, наблюдать за тем, как я говорю, с какими эмоциями, и сразу же поставить меня в известность, как только ему покажется, что у меня начались изменения личности. Пусть самые незначительные, едва заметные, но я должен об этом узнать вовремя, то есть до того, как распад личности пойдет полным ходом и мне уже все будет безразлично. При распаде личности в первую очередь страдает то, что в обыденной жизни называется стыдом и совестью.

Дома я первым делом достал из дорожной сумки таблетки Энтони и убрал в шкафчик, висящий в ванной. В ближайшие два-три месяца я не планировал никуда уезжать, и в приеме препарата можно сделать большой перерыв. Конечно, плохо и опасно было пить таблетки ежедневно на протяжении длительного времени, но все же я надеялся, что обойдется.

И вот я снова оказался в привычной обстановке, среди давно знакомых любимых вещей, книг, картин, и преследовавшие меня в последнее время мысли о смерти стали тяжелее и горше. В самом деле, не подумать ли о переезде в хороший дорогой дом престарелых? Или еще рано?

Рано. Сначала нужно написать исследование, сделать все возможное, чтобы выбить финансовую почву из-под ног Энтони Лагутина, не дать ему травить людей, склонных к проявлениям такой обычной и такой понятной человеческой слабости. А потом можно и в богадельню.

Я вспомнил наш с Назаром пятый этаж и улыбнулся.

Через несколько дней я получил письмо от Тимура. При прощании я всем продиктовал свой адрес и разрешил обращаться с любыми вопросами, но почему-то полагал, что если кто и напишет мне, то скорее Вилен или Семен. Письмо от веселого неунывающего хипстера-фотографа было самым неожиданным из всего, что я мог себе представить. Тимур сообщал, что решил написать книгу о нашем квесте, снабдив ее всеми имеющимися фотографиями, и спрашивал, можно ли ему использовать в тексте «Записки молодого учителя» и расшифровки диктофонных записей наших обсуждений.

Сказать, что я был удивлен, – ничего не сказать. Я обдумал письмо, связался с фирмой Берлингтонов, проговорил с ними вопросы о правах на публикацию как отрывков, так и текста целиком, после чего отправил Тимуру ответ:

Я не успел допить чашку кофе, как пришло очередное письмо, совсем короткое:

И я снова поймал себя на том, что улыбаюсь, находясь в полном одиночестве. Улыбаюсь не кому-то другому, а самому себе. Прежде за мной такого не водилось.

Пожалуй, в богадельню мне все-таки рано.

Конец