А потом лестница, Радж и смерть Кима.

Звенящие рвущиеся из горла крики, слезы, стражники, тюрьма. Палящее солнце, разделенная на квадраты территория, танцующая рядом женщина – он уже чувствовал, что позже она умрет, почему-то чувствовал. Летящие сверху монеты – такие презренные и ничтожные, гадкие, выпавшие из гадким пальцев. Прикрытые от солнца веки – Тайры или его собственные? Боль в обожженных ступнях, застывшие в мареве мысли, злые крики охранников, а ночью сырая земляная клетка с решеткой, и снова процесс восстановления, заживления ран, голод. Этот голод он запомнил, как свой собственный, длящийся сутками напролет, рвущий мысли и желудок. Тишина, усталость и боль. За Кима, за собственное тело, за жизнь, что к текущему моменту удалась так плохо…

А потом был Брамхи-Джава и Уду. Их он ненавидел больше всего. Терпел побои, как свои собственные, чувствовал запах гнили изо рта, мысленно кричал, чтобы отвалили, оставили ее в покое, но Коридорные иллюзии не слышали его, продолжали терзать и измываться над чужим сознанием. Их желание сделать ее «своей» и ее однозначное «нет». Он бы поапплодировал, если бы мог и если бы, когда увидел призыв муара, вдруг не заплакал…

Нет, Лагерфельд никогда не плакал открыто – не делал этого и теперь, но все же увлажнившиеся глаза почувствовал. Побоялся, что подозрительный блеск увидит и Тайра, но та стояла, смотрела на земляной пол, на железные прутья, на тень, что скручивалась у ног ее двойника – измученной, лежащей у стены обессиленной пленницы…

Точно так, как и она в тот момент, захлестнутый отчаянием и эмоциями, он не стал кричать даже мысленно, лишь смотрел, как муар шепчет условия, называет цену…

Душа. Так вот куда подевалась ее бесценная душа.

Попытка обменять себя на смерть. Неудачная. Проход сквозь длинный болевой тоннель, удар о землю и удивление от того, что она все еще в теле – своем, плотном, теплом. А вокруг уже Коридор, знакомый ему Коридор. Слепящий столб Света, новые слова – он не разобрал – и исчезновение орущей от негодования тени – ей не дали забрать с собой человека.

Кто-то помог, предотвратил, не позволил Тайре уйти – дай Бог ему счастья и сил….

Дальше ошарашенный Стив смотрел, но не видел; чувствовал, но пребывал в не понятном для него самого оцепенении. Бродящая без направления девушка-тень – его захлестывали ее отчаяние и боль – ей больше не нужно есть, спать, говорить. Человек ли она или уже нет? Кто, зачем? Почему год?

Он находился в шоке.

Год в Коридоре – это долго?

А она училась, познавала, не сдавалась. Искала, наблюдала, думала, исследовала. Первая попытка понять, что есть пришедшая во сне Карта и как с ней работать? Первый встреченный ею дух, оказанная ему помощь, принятая в ответ благодарность. Ни дней, ни ночей – лишь туман и сон на земле. А потом поднятый с земли камень – как она радовалась! И он захлебывался восторгом вместе с ней – прорыв, это же прорыв!

И вновь дом Кима – уже ненастоящий: книги, поющая трава, пустое кресло и оранжевый, заливающий комнату свет, постоянное одиночество, блуждание и возвращение. Шуршащие под пальцами страницы, тихие голоса из камина, спокойный сон. Она дома, по крайней мере, в его подобии – нет, в Коридоре, но все же среди знакомых стен, и выход есть, есть – записка! Он видел ее своими глазами:

«Путник… встреча… судьба… Ищи его, Тайра… Твой Учитель».

И она искала. Искала. И нашла.

История закончилась.

Тайра – настоящая, живая, не иллюзорная – стояла посреди призрачной комнаты Кимайрана, а та медленно таяла, превращалась в привычный туман, уходила, а вместе с ней таяла спящая на досках, прижавшаяся щекой к обложке черноволосая девушка. Неслышно складывал в коробку прокрученные ленты Коридор-киномеханик, закрывал занавес, гасил один за другим невидимые фонари кинозала.

– Вот так. – Произнес тихий голос, и Стив не сразу понял, что на этот раз он звучит не в его голове – больше нет, – а снаружи.

Тайра опустилась на песок, поджала под себя ноги, посмотрела в сторону и тяжело, протяжно вздохнула.

Стив не стал ничего говорить – подошел к ней, сел на землю рядом, притянул к себе и принялся ласково гладить черные спутанные волосы. Прижал теснее, когда женское тело вздрогнуло и раздался тихий и потерянный всхлип, крепко обнял и принялся покачиваться.

– Видишь? Ничего не получилось. Даже помереть – и то не получилось…

– И хвала Создателю, что так.

– Ничего не получилось… Ни Кима спасти, ни Коридора избежать, ни выбраться из него. А я ведь столько читала…

– Т-с-с…

Он укачивал ее, словно ребенка из прошлого, – ту самую маленькую девочку, что силой отняли у родителей, – а все потому, что мир другой, законы другие, чуждые ему так же, как вделанные в хребет крылья. Может, и хорошо, что сам он не помнит своего прошлого? Может, там тоже вот так, страшно? Перед глазами все еще стояли улицы жаркого Руура, палящее солнце и почему-то разрисованный квадратами пол открытой тюрьмы-загона. Ужас… Что же это за ужас?

– Ты не плачь. У тебя много получилось на самом деле. Не сдаться получилось, выжить, дальше двигаться, искать выход…

– Но не нашла ведь.

– Еще пока нет, но найдешь. Найдем. Ты теперь не одна.

Сказал и понял, что не соврал. Их теперь двое, действительно двое. Что-то изменил в его душе ее рассказ, что-то перевернул. Заставил дрогнуть стабильные пласты, размягчил их, сдобрил чужими чувствами, и теперь Стив, осознанно или нет, желал подарить все накопившееся в его душе тепло другому человеку – Тайре, которую знал всего-ничего – второй день.

– А все книги там остались… Я читаю, но взять с собой не могу, как не могу и выйти. Ким – ты же видел теперь – он хороший был, очень хороший!

– Да, и мудрый.

Лагерфельд подивился чувству, что на короткий момент накрыло его с головой: жаль, что у него самого не было такого вот Кима – наставника, учителя, второго по-своему отца… Но был Дрейк, и он многое сделал, многому помог и поспособствовал. Как редко он, оказывается, ценил его по достоинству…

– Я тебя поэтому веду, понимаешь?

– Понимаю.

Еще чуть-чуть, и он вновь прослезится сам. Нет, Стив никогда не отличался жесткостью характера, а тут и вовсе размяк. Похоже, окончательно и бесповоротно. Как теперь выпустить ее из рук – девчонку, которая не успела пожить, а лишь просуществовала столько лет во мраке и без радости? Она мечтала о столь малом: о траве, о цветке на подоконнике, о тишине, в которой можно читать и не бояться, что тебя оторвут криком «Где мой обед, сутра?! Ты еще не прибралась?» Да он сам бы нашел путь в Архан, чтобы придушить Раджа, если бы тот благополучно к этому моменту не скончался – вот нашел бы, слово чести и обещание воина, а такому не просто можно верить – нужно. И не смотрите, что тихий, не смотрите, что доктор…

– Я понял, Тайра. Я все увидел, и мне нужно подумать. Спасибо, что рассказала все, – это важно.