храбро заявил новый директор на педсовете, — Скоро мы с вами заживем как при коммунизме! — Такое начало речи вызвало скептические улыбки. — Никого из вас не отпущу, а кто уйдет — тот пожалеет. В нашем интернате мы, педагоги, будем иметь два выходных дня в неделю. С будущего года почти рядом открывается станция метро. Введем разновозрастные отряды…

И далее на той же высокой ноте. Рассказывая об этом Пересветову в конце учебного года, он признался, что не очень-то верил, что все его слова сбудутся, не считая открытия станции метро, но надеялся. Среди учителей школы было трое коммунистов, перед заседанием педсовета он заручился их поддержкой.

— Нет бездарных педагогических коллективов, — говорил он учителям, — есть бездарные директора. Важно видеть потенциальные возможности коллектива и уметь их реализовать. Уж если Дуровы зайчат на барабане играть выучивают, а моржа мячик на носу держать, так неужели мы с вами дружно работать не научимся?..

Никто из учителей не ушел. Подействовала, возможно, не столько вся его аргументация в целом, сколько, на первых порах, подкупающее обещание двух выходных. Решительность и апломб нового «хозяина» импонировали. Некоторые «старички» хотя про себя и усмехались, решили все-таки выждать, что у него получится.

— Мы с учителями-коммунистами, — рассказывал Леонард Леонович Пересветову, — на чрезвычайном собрании комсомольцев интерната откровенно обрисовали положение школы, из которой готовы разбежаться учителя. Надо спасать интернат от закрытия. Впервые поставленные перед такой серьезной задачей, комсомольцы откликнулись на призыв и приняли на себя ответственность за восстановление порядка и дисциплины в классах и спальнях.

В ближайшую среду вышел первый номер стенной газеты «Огонек», органа комсомольской и пионерской организаций школы. В передовой статье объявлялось, что газета будет выходить каждую среду и освещать все стороны жизни интерната, как светлые, так и темные. Редакция призвала «всех и каждого» приносить ей письма и заметки, отмечать успехи, бичевать недостатки. Положение в школе обрисовано было таким, какое оно есть. Сообщалось, что вводятся восемь разновозрастных отрядов из учеников с 4-го по 10-й классы. Отряды будут носить почетные имена (Макаренко, Крупской, Дзержинского, Чапаева…), будут соревноваться за лучшее поведение на уроках и в послеурочные часы, за лучшую уборку помещений и школьного двора, за лучшие успехи в художественной самодеятельности, спорте… Отряд, победивший в соревновании, будет премирован летней поездкой в Ленинград.

— Вместо прежних четырнадцати классных воспитателей, — рассказывал Долинов, — мы назначили восемь воспитателей отрядных. Ввели должность воспитателя по быту, одного на всю школу, а сэкономленные пять воспитательских ставок использовали для небольшой доплаты учителям за руководство кружками самодеятельности.

Второй свободный день в неделю для работы каждого педагога над собой выкроили передвижкой в расписании уроков. Ввели расписание внеурочного времени, единое для всех недель в году: каждый школьник знает, в какой день у него просмотр фильмов, в какой экскурсии, кружки, спорт и т. д. Каждую пятницу — общеклубный день в зале. Организовали деревообделочную и швейную мастерские; заработки учеников от заказов пошли на проведение экскурсий…

Уже к концу учебного года интернат вышел на одно из первых мест в районном соревновании. Летом, как было обещано, лучший отряд съездил на экскурсию в Ленинград.

А в последующее десятилетие интернат стал первым в стране, чьи воспитанники посетили столицы всех союзных республик, а также Варшаву, Берлин, Софию. Интернат Долинова завоевывал знамена в городских соревнованиях, для обмена опытом приезжали педагоги из других городов, гости из-за границы.

По завету Макаренко, чей портрет висел над рабочим столом директора против портретов Ленина и Крупской, перед ученическим и педагогическим коллективами всегда маячила та или иная заманчивая перспектива. Заранее объявлялись даты чествования лучших и старейших учителей. В одном из учебных годов вся школа жила ожиданием поездки на теплоходе по ленинским местам Поволжья. Поездка прошла блестяще, с участием делегаций из друживших с интернатом иногородних школ; с теплоходом ехал корреспондент «Известий», о путешествии писали «Учительская газета», «Вечерняя Москва», передавало радио. Из поездки школьники привезли кучу заснятых ими диапозитивов, фото- и кинопленок.

Пересветов, особенно интересовавшийся еженедельным «Огоньком», зашел однажды к его редакторам и спросил у члена коллегии, десятиклассника Тагира, недавно переведенного из другого интерната: что ему здесь кажется главным, привлекательным, отличающим эту школу?

Подумав, Тагир ответил:

— Сплоченность. Сплоченность всего ученического коллектива.

Он связывал эту особенность с существованием разновозрастных отрядов и рассказал такой недавний случай. Группа девятиклассников вытолкала из отрядной комнаты командира отряда, ученика 10-го класса за то, что требовал прекратить шум и не мешать другим готовить заданные уроки. Через полчаса гудела вся школа. За командира отряда вступились все, и если бы не вмешательство Леонарда Леоновича, обидчиков «отдули бы как надо».

Пересветов не совсем понял, какую роль сыграли при этом разновозрастные отряды.

— Так как же! — отвечал Тагир. — От обиженного узнал весь десятый класс, а десятиклассники в каждом отряде есть, они разнесли по всему интернату. В общем, здесь общешкольный ученический коллектив — это сила, чего в других школах, конечно, нет. И еще, я скажу, только при разновозрастных отрядах возможно настоящее общешкольное соревнование: здесь соревнуются восемь коллективов, равные по своим возможностям. А классы разнятся и по возрасту, и по физической силе, и по уровню знаний…

Пересветову хотелось вникнуть в жизнь внучат, но сближения с ними как-то не получалось. Отчасти, может быть, потому, что, женившись, он переехал с Ленинградского проспекта. Отпало домашнее пение, объединявшее семью, а потом вытесненное радио и телевидением. С детьми прежняя близость оставалась, они выросли на его глазах, а с внуками — увы!..

Письма юных читателей отчасти возмещали ему это лишение. Первый его роман и Саша, и Леночка читали, но своими трудностями не делились, а он навязываться с расспросами избегал. В памяти жил собственный отец, никогда не делавший попытки «влезать в душу» сына, за что Костя был ему в те годы признателен.

С внуком, впрочем, дед нашел общий язык в одном — в пристрастии к футболу. У внука оно было действенным: Саша играл в юношеской клубной команде.

Однажды дед узнал, что Саша едет в Лужники на встречу мастеров футбола с «болельщиками», и тоже приехал на стадион. Сперва они с верхних рядов посмотрели на тренировочную игру в двое ворот, а потом спустились с трибуны и потолкались в толпе, обступившей тренера сборной команды СССР, отвечавшего на вопросы. Пересветов решил спросить, почему в последнее время так заметно снизилась результативность матчей.

— Когда, наконец, — говорил он, — наши тренеры задачей номер один при обучении форвардов сделают меткие удары по воротам без подготовки, с ходу, как самые трудные для вратарей? Я лично в двадцатые годы играл против лучших футболистов страны, приезжавших к нам