Похоже, ему живется гораздо легче. Он уверен в себе, в своей родительской роли, в профессиональной роли и в роли человека вообще. Я тоже хочу стать такой. Хочу научиться у него, я хочу прислониться к нему и прожить с ним весь остаток дней, если это получится. Вчера, когда мы говорили по телефону, он впервые сказал, что любит меня. Просто взял и сказал, словно в этом нет ничего интимного и сокровенного, словно этого не надо стыдиться или отшучиваться. Скорее просто констатация факта, чем робкое признание. На меня его слова произвели сильное впечатление. И еще я смутилась. У меня возникло желание прикрыть трубку рукой и убедиться, что никто не слышал. Но я была одна в комнате – как и во все прочие вечера, я сидела одна на диване. Иван спал в нашей спальне, а в гостиной лежала на диване я, его мама и твоя вдова, прижав трубку к уху, с бьющимся сердцем, потому что человек, с которым я нафантазировала совместное будущее, только что сказал, что любит меня. Сказать что-либо в ответ я не решилась, но я улыбнулась и продолжала улыбаться всю оставшуюся ночь.

* * *

Иван ест мороженое, сидя в коляске. Он в прекрасном настроении. Желает выпрыгнуть у каждого клочка травы, поиграть на каждой площадке, мимо которой мы проезжаем. Я иду ему навстречу. Растягиваю прогулку, которая, как я теперь знаю, занимает восемнадцать минут, если идти быстрым шагом, и двадцать две, если идти медленно. Я нервничаю и переживаю из-за пятен пота на рубашке – от июльской жары они проступают на спине и в подмышках. Ужасно жарко, и я ужасно нервничаю – эти два фактора мешают мне выглядеть свежо, как я планировала. Я забираюсь в тень, останавливаю коляску, к восторгу Ивана, сажусь на траву, пока Иван изучает найденную под деревом палочку. В его руках она превращается в электропилу. Он гудит, размахивает ею в сторону куста. Я же жду, пока высохнут пятна пота. Сейчас мы всего в нескольких сотнях метров от его дома. Нам нет необходимости торопиться. Но от этого я нервничаю не меньше.

Мы идем к нему домой. Мы будем ужинать все вчетвером, дети впервые встретятся, и если все пойдет хорошо, мы останемся ночевать. Он купил надувную кровать для Ивана, которую поставил рядом со своей двуспальной кроватью. В морозилке ждет мороженое, а на плите готовится детский вариант бефстроганов с колбасой. На полу в спальне стоит кукольный домик, готовый к исследованию любопытными пальчиками Ивана. В сообщениях я получаю фотографии всех приготовлений и заверения, что все будет хорошо.

Прошло пять недель с тех пор, как мы познакомились. За это время мы провели огромное количество часов в ночных телефонных разговорах, поделились друг с другом тайнами, о которых никогда никому раньше не рассказывали, брали долгий обеденный перерыв на работе, чтобы повстречаться в середине дня, и использовали всех нянь, каких смогли привлечь, чтобы иметь возможность заснуть в объятиях друг друга. Мы стали зависимы друг от друга физически и психически и убеждены, что встретили свою большую любовь. Слова, которые поначалу непривычно было слышать и странно произносить, теперь текут потоком каждый день. Мы говорим друг другу, что любим друг друга – об этом никто, кроме нас, не знает. Никто не подозревает, что мы строим планы по поводу семьи, которую скоро создадим, о будущих совместных детях и о той квартире, которую купим, когда съедемся. Его имя у меня в контактах сопровождается словом «любимый», а у него на дисплее появляется фото моих губ, сложенных поцелуем, каждый раз, когда я звоню. Звоним мы друг другу часто. Час без общения – и я уже не нахожу себе места, не могу сосредоточиться, верчу в руках телефон и начинаю оттачивать формулировки. Где он? А что, если он исчезнет? Однако он никогда не исчезает. Он присутствует постоянно. Похоже, потребность во сне у нас обоих исчезла начисто.

Но тут начинается вся эта логистика в нашей жизни родителей-одиночек. Необходимость подогнать графики нянь привела к тому, что мы не могли встречаться так часто, как хотели бы. Одного или двух дней в неделю со временем стало маловато. Четыре-пять дней врозь тянутся слишком долго. Мы привязались друг к другу и все время хотим еще, нас не удовлетворяют те жалкие крохи, которые нам перепадают. Мы удалились от реальности, так что это стало превращаться в проблему. Я скрываю наши отношения от своего окружения, словно в них есть нечто неприличное, с твоими родителями я не встречалась целый месяц. Бесконечные ночные разговоры по телефону привели к недосыпу, в общении с близкими и на работе мы рассеянны и как бы отсутствуем.

Не говоря уже о тоске по детям, когда мы оставляли их с нянями, чтобы иметь возможность встретиться. О чувстве вины, которое каждый раз неизбежно возникает, когда мне удается урвать несколько часов, чтобы побыть рядом с ним. Побывав у него, я очень скучаю по Ивану и стыжусь того, что отказалась от сына ради удовлетворения своих потребностей. Я стала чувствовать себя плохой матерью. Не хочу быть в разлуке с сыном. А он говорит, что готов познакомить детей, говорит, что уверен – все будет хорошо. Всю нашу предыдущую совместную ночь мы взвешивали плюсы и минусы. Пришли к единой убежденности, что мы достаточно уверены в своих чувствах друг к другу, чтобы начать общаться вместе с детьми. И вот этот день настал. И вот я сижу под деревом, обливаясь по́том.

Я нервничаю – сегодня мне предстоит знакомство с его дочерью вместе с Иваном. Боюсь, что я ей не понравлюсь – но более всего, что ей не понравится Иван. Или что она не понравится ему. Что он захочет домой и сделает все, что может сделать ребенок двух с половиной лет, чтобы обозначить свое неудовольствие. Волнуюсь, что обстановка будет натянутой и что это, в свою очередь, послужит сигналом: я слишком тороплюсь и в пылу своей влюбленности совсем витаю в облаках. Переживаю, что ставлю на первое место не Ивана, а себя. Сколько бы я ни убеждала себя, что это всего лишь ужин, всего лишь ночевка в гостях, ничего особенного, я прекрасно понимаю, что ситуация совершенно особенная. Это веха. Я знакомлю Ивана со своей новой любовью – Ивана, который жил вдвоем со мной с восьмимесячного возраста. Я, жившая с пустым стулом за обеденным столом с того дня, когда ты исчез. Сегодня я делаю шаг, чтобы изменить эту картинку. Я не знаю, как все это скажется на Иване – хорошо или травматично. Это не мелочь.

Однако сейчас это все же произойдет. Мои пятна пота не желают высыхать, а Иван устал от своей не то палочки, не то электропилы – не совсем понятно, что она представляет в данный момент. Он клянчит мороженое. «Ты уже съел сегодня мороженое, сейчас мы идем в гости», – говорю я. Чуть-чуть резко, чуть-чуть нервно. Я поднимаю его и сажаю в коляску. Иду вперед, поднимаясь по последнему склону, ведущему к его дому. Солнце светит. Иван ноет. Возврата нет. Мы должны это сделать.

И вдруг – словно у меня снова целая семья, с двумя родителями и двумя детьми. Мне должно быть странно, а мне ни капельки не странно. Дни слагаются в своеобразный медовый месяц, где все, что мы делаем – все наши вылазки, ужины, ночи на балконе, проходят как по маслу. На этот раз ребенок у меня побольше: в отличие от того момента, когда ты умер, Иван теперь человечек с речью и выраженной собственной волей. Человечек, который умеет спеть любую мелодию, которую услышит, и с невероятной точностью находит на своем айпаде приложения и игры. Человечек, с которым случаются припадки ярости, если все выходит не по его желанию, и который категорически не желает раздеваться – даже чтобы купаться. Человечек, который терпеть не может ложиться спать по вечерам и предпочитает сидеть со взрослыми, пока не отключится на диване. Человечек, который говорит о тебе как о своем папе на небе и моей новой любви как о своем папе на земле. Я думала, что все будет сложно – по крайней мере, местами, но все вышло так просто. Невероятно просто.