Его отец, следуя предписанию врача, каждый год отправлялся в Мариенбад. Инфантильное отношение к отцу этого пациента проявилось на двух последовательных этапах. При жизни отца оно выражалось в ожесточенном бунтарстве и открытом неповиновении, но сразу же после его смерти оно приняло форму невроза, основанного на униженном подчинении перед ним и благоговейном послушании ему.

Таким образом, в случае Шребера мы вновь столкнулись с хорошо знакомым комплексом отца. Борьба пациента с Флехсигом представилась ему как борьба с Богом, а мы, в свою очередь, должны интерпретировать ее как инфантильный конфликт с отцом, которого он любил; детали этого конфликта (о которых нам ничего неизвестно) как раз и определяют содержание его фантазий. В этом случае налицо весь материал, который в других случаях подобного рода обнаруживается в ходе анализа: на каждый элемент имеется намек того или иного рода. В подобных инфантильных опытах отец выступает как помеха удовлетворению, которое ребенок пытается получить; это удовлетворение обычно автоэротического характера, хотя позднее его обычно вытесняет какая-то более возвышенная фантазия. На последней стадии формирования фантазий Шребера инфантильный сексуальный позыв одерживал блестящую победу; т. к. сладострастие становилось богобоязнью, и сам Бог (его отец) неустанно требовал этого от него. Самая страшная угроза его отца, кастрация, собственно, и предоставила материал для его страстных фантазий (которым он вначале сопротивлялся, но которые впоследствии принял) о его превращении в женщину. Его упоминание о преступлении, замаскированном заместительным понятием «убийства души», как нельзя более прозрачно. Главный санитар, как оказалось, был тем же лицом, что его сосед фон В., который, если верить голосам, несправедливо обвинял его в мастурбации. Голоса утверждали, словно придавая основание угрозе кастрации: «Ибо ты должен представляться склонным к сладострастным излишествам». В итоге мы приходим к усиленному мышлению, которому подвергал себя пациент, считая, что Бог примет его за идиота и оставит его, если он прекратит думать на мгновение. Это реакция (также известная нам, хотя и в другом контексте) на угрозу или страх сойти с ума в результате сексуальных опытов и в особенности мастурбации. Принимая во внимание огромное число фантастических идей ипохондрического характера, которые выработались у пациента, возможно, не следует придавать большого значения тому, что некоторые из них дословно совпадают с ипохондрическими страхами мастурбаторов.

Любой более смелый, чем я, интерпретатор или любой, кому приходилось общаться с семьей Шребера и кто поэтому лучше знает его круг общения и подробности его биографии, сумел бы с легкостью соотнести бесчисленные детали его фантазий с их источниками и таким образом установить их значение, несмотря на работу цензуры, которой подверглись «Мемуары». Но в отсутствие таковых нам остается довольствоваться общей схемой инфантильного материала, который был использован параноидным расстройством для изображения текущего конфликта.

Возможно, мне будет позволено добавить несколько слов с целью установить причины конфликта, который вышел наружу в связи с женственной страстной фантазией. Как мы знаем, когда появляется страстная фантазия, наша задача состоит в том, чтобы соотнести ее с какой-то фрустрацией, каким-то лишением в реальной жизни. В нашем случае Шребер сам признается, что страдал от такого лишения. Его брак, который он описывает как вполне счастливый в других отношениях, не дал ему детей; и в особенности он не дал ему сына, который мог бы утешить его и на которого он мог бы излить свою нереализованную гомосексуальную нежность. Его род был под угрозой вымирания, а он, по-видимому, очень гордился своим происхождением. «И Флехсиги, и Шреберы входили в “высшее Небесное дворянство”», как он утверждает. В частности, Шреберы носили титул «“Маркграфов Тоскани и Тасмании”; ибо души, склонные к своего рода тщеславной гордости, обычно украшают себя звучными титулами из этого мира». Великий Наполеон развелся с Жозефиной (хотя и после тяжелой внутренней борьбы), потому что она не могла дать наследника династии. У доктора Шребера могла возникнуть фантазия, что, будь он женщиной, он справился бы с деторождением более успешно; и так он мог вновь вернуться к женственному отношению к отцу, которое он проявлял в раннем детстве. Если это было так, то его фантазия, согласно которой в результате его кастрации мир оказался бы населен «новой расой людей, рожденными от духа Шребера», – фантазия, реализацию которой он откладывал на все более отдаленное будущее, видимо, тоже была создана, чтобы спасти его от бездетности. Если «маленькие человечки», которых сам Шребер находит такими занимательными, были детьми, тогда у нас не должно возникать сложностей с пониманием, почему они накапливались в столь больших количествах в его голове: они были в буквальном смысле «детьми его духа».

До сих пор мы обсуждали комплекс отца, который был доминирующим элементом в случае Шребера, а также страстную фантазию, находившуюся в центре заболевания. Но во всем этом нет ничего характерного для формы заболевания, известного как паранойя, ничего, что нельзя было бы найти (и что фактически не было бы уже обнаружено) в других видах неврозов. Отличительную черту паранойи (или раннего слабоумия) следует искать в другом, а именно в той особой форме, которую приняли симптомы; и нам следует ожидать, что она обусловлена не природой самих комплексов, а механизмом, с помощью которого образовались эти симптомы или с помощью которого достигалось вытеснение. Следует отметить, что все характерное для паранойи в этом заболевании сводится к тому, что пациент, стремясь отгородиться от гомосексуальной страстной фантазии, формировал ответные фантазии о преследованиях именно такого сорта.

В свете таких размышлений то обстоятельство, что мы, исходя из опыта, склонны приписывать гомосексуальным страстным фантазиям близкую (возможно, обязательную) связь с именно этой формой заболевания, приобретает некий дополнительный вес. Не доверяя своему собственному опыту в этой области, я вместе со своими друзьями К.Г. Юнгом из Цюриха и Шандором Ференци из Будапешта занимался в последние годы изучением именно этого предмета на большом числе случаев паранойи, находившихся под наблюдением. Среди пациентов, история которых предоставляла материал для данного исследования, были люди обоего пола, различной расовой принадлежности, профессий и социального положения. И тем не менее мы с изумлением обнаружили, что во всех этих случаях в ядре конфликта можно было с легкостью различить защиту от гомосексуального желания, которое было скрытой причиной болезни, а также то, что она была результатом попытки преодолеть бессознательно усиленный поток гомосексуальности, от которого все они страдали. Разумеется, мы вовсе не этого ожидали. Паранойя является как раз тем заболеванием, при котором сексуальная этиология совершенно неочевидна; напротив, особо выдающимися чертами причин-возбудителей паранойи, особенно у мужчин, являются социальные унижения и неудачи. Но если вникнуть в это явление чуть глубже, то нетрудно заметить, что действительным движущим фактором этих социальных травм является та роль, которую играют в них гомосексуальные компоненты эмоциональной жизни. Пока личность функционирует нормально, и потому заглянуть в глубину ее мыслительного процесса нельзя, мы можем не верить в существование какой-либо связи между ее сексуальностью и ее эмоциональным отношением к окружающим, будь то в явном виде или по происхождению. Но бред неизменно выявляет эту связь, и в нем прослеживается происхождение социальных отношений от непосредственных чувственно-эротических желаний, на которых они основаны. Доктор Шребер, чей бред в итоге вылился в страстную фантазию несомненно гомосексуального характера, до своей болезни, по свидетельствам всех знавших его, не проявлял никаких признаков гомосексуальной ориентации в привычном смысле слова.