{Вторник 18 января, 00.20}

На уроках думаю только о нём. Меня, наверное, скоро из школы исключат.

Сегодня была контрольная по алгебре, я решил не сдавать пустой листок, потому что так ничего и не решил и просто незаметно вышел из класса, когда прозвенел звонок. Хорошо, что математичка слепа, как крот.

Не думать о нём невозможно. Его руки, тело, кожа, мускулы, как он ласкал меня — сначала сидя на диване, потом в постели. Бегаю в туалет в школе по 10 раз на дню, надеюсь, Артур ничего не заметил. Какое же блаженство лежать с ним рядом, чувствовать ещ. Даже эти моменты, пусть не самые приятные, но одно только сознание того, что он во мне, всё меняло. Это — верх единения между двумя людьми. Мне больше ничего не нужно, хотя я не уверен, что готов повторить это с кем-то другим.

{Четверг 20 января, 23.50}

Сегодня решил позвонить ему. Вышел вечером на улицу, нашёл автомат (пришлось идти к метро, рядом с домом остались будки, но телефоны разбиты). Набрал его номер, ответила Катя. Помолчал в трубку, потом повесил её. В таких условиях невозможно жить.

{Пятница 22 января, 02.30}

Я — разломленный надвое ствол, разветвлённый грозой, Разлетелись обломки коры и обрывки листьев.

На все сто неуверен, но казалось мне, был живой, Пока ты не разбил меня этим точным выстрелом.

Я стараюсь впитать в себя каждую каплю дождя, Но они лишь стекают по чёрному жёлобу вниз.

Нужно будет учиться по-новому жить без тебя, Но так трудно поверить, что в углях осталась жизнь.

Он позвонил мне через две с половиной недели, когда я уже места не находил от отчаяния, перестал ходить в школу и целыми днями лежал на диване, как несколько лет назад.

— Ну чего, воробей, как дела?

Артур назвал меня воробьем, когда мы только познакомились. Меня тогда это немного задело, но в устах Андрея это звучало нежно. Все сомнения, неуверенность, страх, злость, раздражение последних дней испарились, как будто их никогда и не было.

— Всё хорошо. Ты куда пропал?

— Я не пропал. Работы было много. И потом я не один, ты же знаешь, — уж это я знал прекрасно.

— Когда увидимся?

— Хочешь, сегодня?

Конечно, я хотел сегодня, хотел прямо сейчас, не в силах оттягивать встречу ни на минуту.

Андрей удивился тому, как быстро я дошёл. Он снова приготовил какой-то холостяцкий ужин, но в этот раз я чувствовал себя более раскованно. Я болтал без умолку о школе, о том, как я рад его звонку, о том, что мама закатила мне скандал прошлый раз, когда я не ночевал дома…

— Ну и что ты сказал маме?

— Да ничего. Чего я мог сказать. Не буду же я рассказывать ей, где провёл ночь, щ весело ответил я, — но в этот раз записку оставил, чтобы она не ждала меня.

— Артём, лучше, если твоя мама ничего не будет знать о том, что происходит. Ничего серьёзного она сделать не сможет, ты уже мальчик большой, но мне не нужны проблемы, понимаешь, — серьёзно произнёс Андрей.

Меня немного задела эта его манера говорить со мной, как с маленьким, будто я и сам не понимал, что наши встречи надо держать в тайне.

— Да-да, конечно. Я и не собираюсь ей ничего рассказывать.

Потом мы снова говорили о его работе, и я твёрдо решил, что стану журналистом. Андрей считал, что есть только два стоящих вуза: университет в нашем городе и МГУ. Я, конечно, решил, что не смогу жить за 700 километров от него и поступать буду здесь. Он отыскал адрес и телефон приёмной комиссии, но сказал, что надо заранее готовиться к экзаменам.

Наконец он встал, убрал со стола и только потом подошёл ко мне и поцеловал. Я мог бы часами целоваться с ним, такими мягкими, нежными, но в то же время сильными были его губы. Мне нравилось ощущать лёгкий запах мужского пота, который исходил от него, чувствовать его юркий язык, открывать глаза и видеть его закрытые веки с чёрными густыми ресницами.

Это был тот момент, которого я так ждал последние две недели. Нет, момент, которого я ждал всю жизнь.

Потом повторилось всё, что было и в прошлый раз. Я не мог насытиться его телом, не мог оторваться от него, мне хотелось не переставая смотреть на него, гладить его, целовать. Мне снова было больно, но я терпел, и мне становилось хорошо от одной только мысли о том, что происходит.

— Ну, пока, воробей, — сказал он мне на следующее утро, — учи историю для экзаменов.

— Ты мне позвонишь? — я хотел было спросить, когда он мне позвонит, чтобы ждать этого дня и часа, но понимал, что он, наверное, не сможет ответить на этот вопрос, соврёт что-нибудь, а я буду страдать ещё больше.

— Не знаю, Артём. Может, в этот раз долго не позвоню, но позвоню обязательно.

— А хочешь, приходи ко мне в гости днём? У меня мама всё равно на работе.

— Нет, воробей, мне работать надо. К тому же что если твоя мама вдруг заявится раньше? Я не очень-то похож на твоего одноклассника.

{Вторник, 10 февраля, 00.40}

Вот интересно подумать о том, что такое секс. Где начинается секс и заканчивается игра. Всё, что было раньше, — было просто игрой, я это знаю. Но если теперь, скажем, Андрей перестанет делать мне больно, то у нас всё равно будет секс? С женщинами всё просто, а тут, мне кажется, не обязательно делать так, как он делает.

{Среда, И февраля, 00.00}

Нет. Ерунда. Пусть делает всё что угодно. Да, я знаю, что это больно, но когда его нет рядом, всё, о чём я думаю, — именно это. Это — высшая точка блаженства, даже если она сопряжена с болью.

Взаимное обладание. Если с женщинами всё опять же просто — мужчина обладает, а женщина отдаётся, то у нас всё по-другому. Хотя технически похоже на секс с женщиной, но всё равно я обладаю им так же, как и он мной.

О, как мне его не хватает!

Я ждал. Теперь, когда он обещал позвонить, ожидание было не таким тяжёлым. То есть нет. Оно было таким же тяжёлым, но не превращалось в отчаяние. Я понимал, что вечером рядом с ним Катя, а днём он окружён коллегами, так что он никак не может говорить со мной. Но я знал, что он думает обо мне, пусть и не так много, как я о нём, и рано или поздно позвонит.

Я съездил на журфак, выяснил всё про экзамены, купил учебник по истории и начал штудировать его после школы. Мама ничего не говорила, было заметно, что она не очень-то одобряла моё решение с университетом, но она видела, с каким энтузиазмом я взялся за дело, поэтому понимала, что переубедить меня невозможно.

Я должен, должен поступить именно сюда! Помимо звучной профессии и возможности работать в той же сфере, что и Андрей, а значит, пересекаться с ним, у меня была ещё одна мысль, в которой я не хотел себе признаваться, но она жила, там, далеко на задворках сознания. Все уже и думать забыли о распределении по классам, которое было несколько лет назад. Я был вполне себе счастлив в физико-математическом, хотя ни в какой из мехов поступать не собирался. Но обида на судьбу вообще и на Вадимовну в частности никуда не делась. И тут мне представлялась прекрасная возможность доказать, что она ошибалась во мне, что я заслуживал её класса гораздо больше других ребят, которые и не мечтали о блистательной карьере журналиста. От этой мысли становилось сладко, но то была запретная сладость. Хоть я и не считал гордыню таким уж грехом, но понимал, что в ней нет ничего хорошего, если она предваряет само действие.