Прошло две недели, прежде чем он позвонил. На этот раз я хоть и обрадовался, но знал, что на встречу надеяться не стоит: Катя никуда уезжать не собиралась.

— Ну что, воробей, скучаешь?

— Ну, так. Чуть-чуть, — игриво ответил я.

— М-м. Ну, правильно. Нечего скучать, — серьёзно сказал Андрей, так что я пожалел о своей шутке. — Ты завтра вечером что делаешь?

— Ничего особенного, а что? — сердце радостно забилось.

— Ну, так, просто, хотел встретиться.

— Давай.

— Только не у меня. Мне друг один квартиру свою дал, можем у него. Это недалеко. Но надо на метро ехать. Только я потом домой: я-то не с мамой живу, не могу ночевать, где попало.

Мы стали встречаться на квартире этого друга три раза в неделю. Друг работал диджеем в каком-то клубе и дома почти не ночевал. Андрей наврал ему, что у него появилась любовница, но Катю он бросать не собирается.

Друга это объяснение, видимо, устроило, по крайней мере, я никогда его не видел.

Было немного странно встречаться на чужой квартире, не хватало прелюдии жареной рыбы. Мы разговаривали с Андреем по дороге, но это было не совсем то. Близость стала какой-то деловой. Будто мы встречались в столовой на обеде, быстро ели и тут же расходились по своим кабинетам (или куда там расходятся после обеда журналисты?). А самое неприятное заключалось в том, что потом, после всего, когда так хотелось полежать, обнявшись, насладиться близостью и теплом, приходилось вставать, одеваться и выходить в холодную ночь. Но я понимал, что у меня нет выбора: можно или встречаться вот так, урывками, скрываясь в чужом месте, или не видеться вовсе.

Мама вроде бы закрывала глаза на мои отсутствия и поздние приходы. Мы вообще мало разговаривали в последнее время, потому что я взял за правило не просто увёртываться от её вопросов, а вовсе не отвечать на них, мотивируя это тем, что не нужно лезть в мою личную жизнь. Мама покричала-покричала, но сделать с этим ничего не смогла, поэтому просто провожала меня недовольным взглядом каждый раз, когда я приходил слишком поздно.

Но я знал, что она следит за каждым моим шагом и всё регистрирует в своей виртуальной папке с надписью «Дело №» и моим именем.

Однажды на выходных, когда я по старинке стоял у раковины и чистил картошку, она вдруг спросила:

— Ну что, как в школе дела? — этот вопрос, самый что ни на есть обычный, задаваемый детям всеми родителями, из уст моей мамы звучал по меньшей мере странно. Мало того, что её никогда особенно не интересовало, как у меня дела в школе — двоек нет, никто не звонит, и ладно, — но в последние годы она совсем отдала моё образование мне на откуп и никогда им не интересовалась даже из вежливости.

— Нормально.

— Как Артур?

— Хорошо.

— А как его девушка? — вот он, вопрос с подвохом. Мама не могла ничего знать про Катю, потому что никогда не видела её, а я на эту тему не распространялся.

— Тоже ничего, — тем не менее ответил я.

— Ну, а у тебя-то девушка есть?

— Нет.

— В твоём возрасте пора бы уже завести, нет?

— Не знаю.

— А вот скажи мне, Артём, — и тут мама подошла так близко, что мне пришлось оторваться от картофелины и посмотреть на неё, — а вот когда ты на мальчиков смотришь, ты ничего себе такого не представляешь?

Мама застала меня врасплох, даже нож чуть не выпал из рук. Впрочем, после минутной паники мне удалось вернуться в своё конспиративное настроение:

— Что такое не представляю?

— Ну, что они трогают тебя или вы ещё что-то делаете?

— Нет, — я старался отвечать максимально твёрдо. — Ничего такого я себе не представляю.

— Ну ладно, — хмыкнула мама, ничуть мне не поверив.

Я вернулся к картошке. С чего она взяла это? Откуда узнала? Материнская интуиция? Нет, в такие глупости я не верил. Сколько раз мне удавалось обманывать её по самым разным поводам, хотя она всю жизнь твердила, будто распознаёт ложь по запаху. У лжи нет запаха, есть просто люди, которые не умеют правильно лгать. К тому же почему она завела этот разговор именно сейчас, когда с Андреем всё было более-менее хорошо, и я не страдал, как раньше, и вообще был в тонусе.

Чтобы избежать дальнейших расспросов, я ушёл к себе, как только картофельная вахта была закончена. Я принялся размышлять над тем, что думает и о чем знает мама, но ответ не заставил себя долго ждать.

Она вошла ко мне в комнату, как всегда, не постучавшись. Передник чуть сбился в сторону, в руках кухонное полотенце, вид решительный и немного угрожающий.

— Тогда скажи мне, Артём, кто такой Андрей? Внутри всё оборвалось. Она знает. Я посмотрел на неё таким взглядом, каким смотрел в детстве, когда она прижимала меня к стенке с доказательствами какого-нибудь ужасного преступления, и я понимал: что ни говори и ни делай сейчас, наказания не избежать. Мне даже показалось, что она сейчас размахнётся и ударит меня мокрым полотенцем, я рефлекторно втянул голову в плечи и ссутулился.

— Ну, что же ты молчишь? — она начала повышать голос. — Что же ты ведёшь какую-то двойную жизнь, а мне врёшь в глаза и думаешь, что я последняя дура? — и тут она на память выдала мне фамилию Андрея и его домашний телефон.

«Наверное, подсмотрела в моей записной книжке», — подумал я. Но всё остальное?

— Артём, скажи мне, зачем ты это всё делаешь? Скажи, у меня что, сын педиком вырос?

— Перестань ругаться, — только смог выговорить я, прицепившись к последнему слову.

— Перестать ругаться? А что мне ещё делать? — и тут мама стала не только кричать, но ещё и плакать. — Что мне делать-то с сыном-пидорасом? Может, ты ещё на панель завтра пойдёшь, чтобы деньги своей жопой зарабатывать?

Перестать ругаться? Ёб твою мать, что мне ещё остаётся? И ещё скрывает всё! И ещё врёт! Да за что мне такое наказание-то? Никогда у нас в семье такого не было. Ты откуда такое удумал-то? Что ты в этом нашёл-то? И ещё расписывает всё, как в романе!

— Так ты нашла дневник! — захлебнулся я от обиды.

— А как мне было не найти-то, если ты его на виду оставил? — стала вдруг оправдываться мама, но потом опомнилась и вернулась к главной теме. — Да ты что вообще говоришь? Какая разница, откуда я узнала? Ты думаешь, что я рано или поздно не узнала бы, что у меня сын — гомик?

Она кричала, плакала, размазывая полотенцем слёзы и тушь. Я никогда не видел её такой. Не говоря уже о том, что я ни разу не слышал её такой.

Может, моя мама и ругалась матом в кругу своих друзей, но она никогда не позволяла себе грубо выражаться дома. Табу было таким сильным, что я и сам никогда не позволял себе этого и даже в школе пресекал Артура, если мне казалось, что он слишком разошёлся. Это, правда, мало помогало, так что большую часть его слов я пропускал мимо запей.