– Ты собирала не сведения, а сплетни, – пробормотал Габриель, приближаясь к ней.

– Можешь называть, как тебе нравится. Забавно, что ты водил ее в тот же ресторан, где мы бывали с тобой, когда я приезжала в Торонто.

– Полина, я очень давно не водил тебя в тот ресторан. Даже после того, как мы перестали… – Габриель замолчал, подбирая слова.

– Ты хотел сказать, после того, как мы перестали трахаться. С чего ты вдруг застыдился называть вещи своими именами? Мы же с тобой регулярно трахались в течение стольких лет.

– Не ори на всю улицу!

– Почему? Ведь я не твоя маленькая грязная тайна. Мы были друзьями. Между нами существовали отношения. Ты не можешь игнорировать меня и обращаться со мной так, словно я шлюха на одну ночь.

– Я сожалею о том, как обращался с тобой. Но вслушайся в свои слова. Неужели ты не заслуживаешь того, чтобы стать центром чьей-то вселенной? Зачем ты тратишь время и силы, пытаясь вернуть прошлое и меня? Я же тебе ясно сказал, что люблю другую женщину.

– Тебе всегда было мало одной женщины. Ты не обременял себя обязательствами. Даже когда я была беременна, ты находил удовольствия на стороне. Разве в тебе что-то изменилось? Не верю.

Габриеля передернуло.

– Можешь не верить. Но ты заслуживаешь мужчину, который хотел бы тебя столь же сильно, как ты – его. Пора оставить прошлое в прошлом и двигаться дальше. Пора становиться счастливой.

– Ты делаешь меня счастливой, – прошептала Полина. – Кроме тебя, мне никто не нужен.

– Я люблю Джулианну и собираюсь на ней жениться, – решительным тоном заявил Габриель.

– Не верю я тебе, дорогой. Ты вернешься. Ты всегда возвращался. – Она смахивала слезинки.

– На этот раз не вернусь. В прошлом я был слаб. Ты удерживала меня чувством вины. Такого больше не будет. Нам незачем видеться и разговаривать. Я был терпелив к тебе и пытался помочь. Но с меня хватит. Начиная с сегодняшнего дня я замораживаю средства твоего фонда.

– Ты не посмеешь!

– Посмею. Если ты вернешься в Бостон и будешь регулярно посещать психотерапевта, я позабочусь о твоей финансовой поддержке. Но если ты снова начнешь меня донимать или попытаешься сделать какую-нибудь гадость Джулианне, твое финансирование будет обрезано. Навсегда. – Он угрожающе наклонился к Полине. – Мое требование касается и всего, что связано с учебой Джулианны.

– И ты готов так поступить со мной? Готов вышвырнуть меня из своей жизни? Вытереть об меня ноги? Ради тебя я пожертвовала своим здоровьем. Своей научной карьерой.

Габриель стиснул зубы:

– Я вовсе не хотел, чтобы ты ее бросала. Я делал все, что мог, пытаясь удержать тебя в Гарварде. Ты сама не пожелала.

– Ах, не пожелала? Может, скажешь, от лени? Или ты забыл, что́ случилось со мной? С нами?

Пальцы Габриеля сжались в кулаки.

– Не отрицаю: я вел себя отвратительно. У тебя есть все основания сердиться на меня. Но мое признание не отменяет того, что наши встречи должны прекратиться. Начиная с сегодняшнего дня. – Он смотрел на нее, и в его глазах промелькнуло сострадание. – Прощай, Полина. Будь счастлива. – Габриель пошел ко входу в здание.

– Ты этого не сделаешь. Не посмеешь!

Его глаза смотрели холодно и решительно.

– Уже сделал.

Габриель вошел в Мэньюлайф-билдинг и даже не оглянулся, оставив плачущую Полину наедине с хлопьями снега.

Май 2010 года. Кладбище Святого апостола Якова, Уэст-Роксбери, штат Массачусетс

Габриель стоял перед двумя мраморными ангелами. Словно часовые, они застыли по обе стороны надгробия: белые, с безупречно красивыми лицами и фигурами. Распростерши мраморные крылья, они смотрели на Габриеля, и рука каждого указывала на надгробие, где было высечено всего одно имя.

Памятник напоминал аналогичные памятники во флорентийской базилике Санта-Кроче. Сходство было намеренным, поскольку Габриель сам делал эскиз памятника.

Он смотрел на ангелов и вспоминал время своей волонтерской работы в Италии, у францисканских монахов. Вспоминал мысли и чувства, приходившие к нему возле гробницы святого Франциска. И конечно же, думал о Джулианне и расставании с ней.

Если бы только он смог дождаться первого июля. Дальше появлялась надежда на их воссоединение. Но Габриель не был уверен, что Джулия его простит. Он не был уверен ни в чьем прощении. И тем не менее нужно хотя бы попытаться.

Он достал мобильный телефон, вошел в адресную книгу и выбрал номер.

– Габриель? – послышался удивленный женский голос.

Он глубоко втянул воздух:

– Да, Полина. Мне нужно тебя видеть.

– А что случилось?

Габриель повернулся спиной к памятнику. Он не мог говорить с ней, одновременно глядя на то, единственное имя.

– Я тебя долго не задержу. Мне хватит часа. Мы можем встретиться завтра?

– Я сейчас в Миннесоте. А о чем ты хочешь говорить?

– Вечером я вылечу в Миннеаполис. Мы сможем встретиться?

Голос его, как всегда, был требовательным, но сейчас к требовательности примешивалось напряжение, и потому он говорил тише обычного.

– Ладно. – Полина тяжело вздохнула. – Давай завтра утром встретимся в кафе «Карибу». Адрес я пришлю по электронной почте. – Полина замолчала. Чувствовалось, неожиданный звонок взбудоражил ее. – Не припомню, чтобы ты когда-нибудь мчался в другой город ради встречи со мной.

– Можешь не припоминать. Этого просто не было, – сквозь зубы произнес Габриель.

– Наш последний разговор приятным не назовешь. Ты видел, в каком я была состоянии, но повернулся и ушел.

– Полина… – В его голосе появились умоляющие нотки.

– Помнится, ты недвусмысленно дал понять, что обрываешь все контакты.

Габриель нервно расхаживал взад-вперед, сжимая в руке мобильник.

– Да. А что было потом?

– Я уехала домой.

Он остановился:

– Тебе еще несколько лет назад нужно было уехать домой, а мне – убедить тебя это сделать. – (Телефон молчал.) – Полина?

– Мне опять будет больно? Впрочем, что я спрашиваю. Наверное, будет.

– Я не знаю, – честно ответил Габриель. – Завтра поговорим.

Он отключился и некоторое время стоял, опустив голову. Потом снова повернулся к могиле их дочери.

* * *

Полина нервничала. Разговор в холле Мэньюлайф-билдинга и потом, на улице, был для нее крайне унизительным. Мало того что она не могла спать без таблеток и спиртного, мало того что она целиком зависела от учрежденного Габриелем фонда, тот январский разговор вынуждал ее нарушить собственную клятву. Полина обещала себе, что никогда не вернется в родные края. Но теперь у нее просто не было иного выбора.