– Возвращение блудной дочери, – пробормотал Габриель.

– Да.

– В таком случае ты понимаешь, как сильно я нуждаюсь в твоем прощении.

Полина всматривалась в его глаза. Ни капли фальши.

– Понимаю, – сказала она. – Я только не могу понять, почему вдруг ты приехал просить у меня прощения сейчас.

Габриель снова сел, обхватив чашку с остывшим кофе.

– Ты была мне настоящим другом, – прошептал он. – А я так обращался с тобой.

Полина вытерла глаза.

– И с Майей тоже.

Полина невольно вскрикнула.

В этом они с Габриелем были похожи: само упоминание имени их неродившегося ребенка мгновенно отзывалось всплеском душевной боли. А когда имя произносилось неожиданно, боль была особенно острой.

– Я не могу говорить о ней, – закрыв глаза, тихо сказала Полина.

– Ей сейчас хорошо. Она счастлива.

– Я тебе не верю, – возразила Полина. – Когда человек умирает, это конец. Ты засыпаешь и не просыпаешься.

– Я знаю, о чем говорю.

Эти слова заставили ее открыть глаза. Чувствовалось, Габриель пытался скрыть от нее свое состояние. Но еще никогда он не говорил с такой убежденностью.

– Я знаю, что не имею права просить тебя о чем-либо. Возможно, тебе противно меня видеть. – Он откашлялся. – Но я должен был сказать тебе это, глядя в глаза. Я гадко обращался с тобой. Я вел себя как чудовище. Мне стыдно за прошлое. Пожалуйста, прости меня.

Теперь Полина плакала по-настоящему. Крупные слезы катились по ее безупречно красивому лицу.

– Замолчи, – всхлипывая, потребовала она.

– Полина, мы с тобой зачали нашу дочь. Красивое, удивительное создание. Она покинула нас еще до рождения. Но мы должны жить дальше. Нескончаемое оплакивание нам ничего не даст. Мы лишь понапрасну растратим годы.

– Да как ты смеешь? Ты приехал сюда, желая облегчить свою совесть, и говоришь мне ужасные вещи.

Габриель скрипнул зубами:

– Я приехал не для облегчения своей совести. Я хочу исправить то, что не исправил раньше.

– Мой единственный ребенок мертв. Я лишилась не только ее. Я лишилась возможности иметь детей. Ты и это можешь исправить?

Габриель напрягся:

– Нет.

– Ты ведь никогда меня не любил. Я растратила себя на мужчину, который меня просто терпел, и то потому, что ему было хорошо со мной в постели.

На его подбородке снова задергалась жилка.

– Полина, не принижай своих достоинств. В тебе много качеств, вызывающих восхищение. Ты умна, щедра и обладаешь удивительным чувством юмора.

Она невесело рассмеялась:

– А что толку? Невзирая на весь свой ум, я оказалась полной тупицей, пытаясь тебя изменить. Я потерпела сокрушительное поражение.

– Я уже признал свою вину. Неоднократно.

– Я более или менее успокоилась. Наладила свою жизнь. И вот являешься ты, чтобы снова все вдребезги разбить.

– Я ничего не собирался разбивать.

– Собирался или нет – значения не имеет. – Полина обеими руками вытерла глаза и отодвинулась подальше от Габриеля. – Ты вернешься домой, к своей молоденькой, хорошенькой подружке, способной родить тебе ребенка, если тебе вдруг захочется детей. Вазэктомия – это не навсегда. Ты можешь вернуть себе способность к зачатию. А мне ее не вернет никто и никогда.

Габриель понурил голову:

– Я виноват. Я покалечил тебе жизнь.

Разговора не получилось. Габриель встал, чтобы молча уйти.

– Подожди! – Полина вдруг схватила его за руку. Габриель остановился, приготовившись выслушать новую порцию упреков. – Я… Словом, я встретила мужчину. Он помог мне найти работу на время, пока я занимаюсь диссертацией. Я преподаю английский.

– Рад слышать.

– Мне больше не нужны твои деньги. И я не боюсь, что меня снова выкинут из твоего фонда… Этого человека зовут Кейт. Он вдовец. Две дочки на руках: одной – семь, второй – пять. Они называют меня тетей Полиной. Представляешь? Я одеваю их, причесываю, пью чай вместе с их куклами. Кейт любит меня. И его девчонки ко мне тянутся. Хотя мне больше не родить, я все равно буду матерью. На худой конец – теткой… Я прощаю тебя, Габриель. Но больше не напоминай мне о прошлом. Я примирилась с ним, насколько смогла.

– Обещаю.

Полина улыбнулась, на этот раз искренне. Габриель слегка поцеловал ее в макушку:

– Прощай, Полина. Будь счастлива.

Он выпустил ее руку и, не оглядываясь, пошел к выходу.

Август 2011 года. Кембридж, штат Массачусетс

– Собрался на пробежку? – спросила Джулия, поднимая глаза от тарелки с завтраком.

Габриель был в малиново-красной футболке с эмблемой Гарварда, черных свободных шортах и кроссовках.

– Да. – Габриель подошел к столу, чтобы поцеловать жену.

– А потом мы поговорим?

Он распутывал провод наушников, подсоединенных к его айфону.

– О чем? – спросил он.

– О том, что тебя тревожит.

– Нет. В другой раз. – Габриель вынул солнцезащитные очки и тканью футболки протер стекла.

Джулия закусила губу. Ее терпение было на пределе.

– Ты договорился о встрече с врачом?

– Ну вот, опять, – пробормотал Габриель. Он уперся ладонями в поверхность разделочного стола, склонил голову и закрыл глаза.

– Как прикажешь это понимать? – Джулия скрестила на груди руки.

– Нет, я ему еще не звонил.

– Почему?

– Мне незачем с ним встречаться.

– Не ты ли говорил о желании вернуть себе способность к зачатию? – спросила Джулия, расцепляя скрещенные на груди руки. – Но о таких вещах надо говорить не только со мной. Я тебя что-то не понимаю.

– Я не собираюсь встречаться с врачом. – Габриель выпрямился и надел темные очки.

– Почему? – допытывалась Джулия, которую начинала злить эта невозмутимость мужа.

– Я раздумал возвращать себе способность к зачатию. Давай лучше подумаем о приемном ребенке. Марию нам, конечно, не отдадут. Но к тому времени, когда ты окончишь докторантуру, мы сможем взять другого ребенка.

– Ты все решил. Один, – прошептала она.

– Я думал о тебе. Стремился тебя защитить.

– А все наши разговоры? То, о чем мы говорили тогда, в саду?

– Я ошибался.

– Ошибался? – Джулия вскочила на ноги. – Габриель, как понимать всю эту чертовщину?