Впрочем, зрители остановились на почтительном расстоянии и потому, конечно, не могли рассмотреть ничего слишком откровенного или нескромного. Филипп внимательно следил глазами за Джейн. Он знал каждый изгиб, каждую линию ее тела, и сейчас ему показалось, что грудь жены стала немного полнее, а живот едва заметно округлился. Сердце восторженно забилось: неужели зародилась новая жизнь, а влюбленные еще не успели осознать радостное событие? Но кто бы мог предположить, что открытие так взволнует?

Совсем забыв о присутствии Морриса, Филипп шепнул:

– Боже, до чего же она прекрасна!

Моррис наблюдал ту же сцену, однако для него главной героиней оставалась Эмили – юное существо без намека на женские формы. По фигуре ее можно было принять за мальчика-подростка. Вожделение взяло свое. Сгорая от желания, Моррис и сам не заметил, как ответил на невольное восклицание Уэссингтона:

– Да, необычайно хороша. Я не в силах ждать. Страсть, открыто прозвучавшая в словах Морриса, едва не свела графа с ума. Сначала он подумал, что комментарий относится к Джейн, и хотел поставить негодяя на место, однако очень скоро понял, что ошибся. Моррис видел одну лишь Эмили и больше никого. Распущенность и откровенная похоть несказанно взбесили графа.

Повернув лошадь, он коротко приказал:

– Возвращайся на дорогу.

– Что? – рассеянно переспросил Моррис, не в силах оторваться от восхитительного зрелища.

– Я сказал, немедленно возвращайся на дорогу. – Моррис не отреагировал, и Филипп нетерпеливо рявкнул:

– Тупица, ты смотришь на мою обнаженную жену и на мою обнаженную дочь!

И все-таки Фредерик никак не мог прийти в себя и оторвать глаз от восхитительного зрелища. Созерцание Эмили лишь разбередило болезненное желание, сжигавшее его день и ночь. Вожделение уже не поддавалось контролю, тем более что прошел почти месяц с тех пор, как ему удалось удовлетворить его в любимом лондонском борделе. Девочки соглашались на что угодно – всего лишь ради куска хлеба и крыши над головой, и Моррис никогда не упускал возможности воспользоваться их услугами. И все же маленькие проститутки не приносили полного удовлетворения. Он всегда выбирал брюнеток и говорил себе, что это Эмили. Увы, самообман не спасал: Фредерик мечтал только о настоящей Эмили Уэссингтон и вовсе не собирался отказываться от малышки.

Одна лишь мысль о счастье возносила на вершины блаженства, но в тоне графа послышались нотки, заставившие против воли вернуться к действительности. Моррис приказал себе отвернуться от речки.

– Прошу прощения. Вовсе не хотел показаться грубым.

– Разумеется, – язвительно согласился Уэссингтон. Теперь, когда всадники вернулись на дорогу и между ними и женщинами стеной встали деревья, он прямо взглянул Моррису в глаза.

– Давно хочу сказать тебе, что вовсе не готов выдать Эмили замуж. Девочка еще слишком мала.

Моррис не верил собственным ушам. И это после нескольких лет ожидания! Едва не плача, он попытался возразить:

– Но ведь ей уже почти двенадцать!

– Вот именно, почти. Рановато думать о свадьбе.

– Но когда же? – жалобно уточнил получивший отставку жених, тщетно пытаясь совладать с разочарованием и досадой. Он чувствовал себя обманутым, облапошенным, одураченным.

– Полагаю, не раньше восемнадцатого или девятнадцатого дня рождения. После того как девочка успешно проведет сезон-другой в Лондоне.

– Но я не могу столько ждать!

– А я вовсе и не предлагаю тебе ждать. – Помолчав, чтобы придать высказыванию вес, граф спокойно добавил: – Даже через несколько лет я все равно ни за что не соглашусь.

На щеках Морриса проступили красные пятна.

– Но ты позволил мне надеяться. Я так долго ждал и терпел, и вот теперь… теперь ты все разрушил!

– Уверен, что твои деньги непременно кого-нибудь привлекут.

– Готов повысить ставку.

Филипп с отвращением отвернулся. Он все больше жалел, что последние несколько лет провел в странном тумане, безжалостно искажавшем все вокруг. И лишь совсем недавно мрак начал рассеиваться.

– Уезжай, Моррис. И впредь не возвращайся. Чтобы больше я тебя здесь не видел!

Из-за деревьев явственно доносился голос Джейн. Да, всему виной эта женщина. До ее появления все шло так гладко. Маргарет даже подсунула Филиппу контракт. До обладания Эмили оставалась всего лишь одна подпись. Все испортила Джейн Уэссингтон, и он, лорд Фредерик Моррис, должен любыми способами с ней расквитаться, чего бы это ни стоило.

– Ты горько пожалеешь, – пробормотал негодяй, рывком поворачивая лошадь и направляясь к главной дороге. – Ты страшно пожалеешь!

Джейн заметила мужчин лишь в тот момент, когда Филипп повернул лошадь и практически вытолкнул Морриса обратно на аллею. Сердце едва не остановилось. Опять этот ужасный сосед рядом с мужем! Можно ли полагаться на здравомыслие и выдержку Филиппа?

К сожалению, Эмили тоже услышала шум и, повернувшись, увидела Морриса.

– До дня моего рождения осталось три недели, – произнесла она словно про себя – настолько тихо, что Джейн едва расслышала.

В последнее время Филипп так увлекся общением с дочерью, что трудно было поверить в отцовскую жестокость.

– Он не сделает этого, Эмили.

– Ты не можешь знать наверняка, – возразила девочка со странной для ее возраста печальной мудростью. – Да, в последние несколько недель отец действительно ведет себя иначе, но это вовсе не значит, что он изменился.

– Изменился, Эмили. Он любит нас обеих.

– Возможно… а может быть, и нет. Что, если он просто проводит здесь время, пока не найдет более интересного занятия?

– Кто тебе такое сказал? – Джейн попыталась возмутиться, но не смогла. Чувствуя угрызения совести, она и сама нередко задавала себе этот вопрос. Почему-то особенно остро он вставал по ночам, когда она лежала без сна и вслушивалась в ровное дыхание мужа.

– Я же слышу разговоры, – пожала плечами Эмили. – Все об этом рассуждают. Просто при тебе молчат, чтобы не расстраивать.

Джейн нетерпеливо сжала руки падчерицы.

– Он не сделает этого с тобой… с нами. Клянусь. Эмили молча выдернула руки и зашла поглубже в воду.

Джейн последовала за ней. Так они и стояли по грудь в прохладной ласковой речке, пока не услышали на поляне стук копыт. Филипп подъехал к аккуратно расстеленному одеялу и спрыгнул с седла. Платья милых сердцу дам небрежно валялись на траве, сброшенные явно впопыхах.

– Это тайное купание или можно присоединиться?

Не дожидаясь ответа, граф снял сапоги и медленно вошел в воду. На него пристально, подозрительно смотрели две пары глаз: изумрудно-зеленых и небесно-голубых. Зрелище показалось бы смешным, если бы обе леди не дрожали: Джейн – от негодования, а Эмили – от страха. В каком же ужасе жила девочка все эти долгие месяцы? Джейн заговорила первой: