Итак, все имеющиеся ресурсы должны были строго расходоваться лишь на войну. Оккупационный режим, который Ланкастеры рассчитывали установить временно, завершился лишь с прекращением их власти и не позволил им привлечь на свою сторону население, потому что так и не дал ему спокойствия, существовавшего до гражданских смут. Тем не менее боевые силы англичан, их экспедиционные корпуса, разделенные на мобильные эшелоны, или разбросанные по замкам гарнизоны регулярно снабжались провиантом и боеприпасами, в определенные дни получали повышенное жалованье — ничего этого не ведали, и уже давно, те, кто воевал на стороне дофина. Именно благодаря этой строгой организации армии при небольшом личном составе англо-бургундский режим держался в стране, несмотря на неполный характер военной оккупации, на ненадежность налоговых поступлений. При взгляде изнутри кажется, что он поражен неизлечимой слабостью, что он умирает раньше смерти. Доблесть вождей, предпринявших это химерическое и безнадежное дело, также объясняет его частичный успех и существование более пятнадцати лет. Наконец, им повезло — прежде всего в том, что среди противников не нашлось людей их калибра, которые бы одним щелчком могли разрушить хрупкий карточный домик «двойной монархии».

Вся Центральная и Южная Франция, за исключением английской Гиени, сохранила верность дофину Карлу после того, как он был лишен наследства. Когда в мае 1418 г. бургундцы вошли в столицу, они кичились, что на их стороне большая часть королевства. На какой-то момент губернаторы, назначенные Иоанном Бесстрашным, а именно Жан де Шалон, принц Оранский, поддержанный Жаном де Гральи, графом Фуа, действительно добились признания в Лангедоке, где лихоимство покойного герцога Беррийского настроило общественное мнение против арманьяков. Поездка дофина с марта по май 1420 г. по южным провинциям и взятие Нима и Пон-Сент-Эспри вернули Лангедок под его контроль; но немного позже, в 1425 г., управление этими богатыми сенешальствами было доверено ныне подчинившемуся графу Фуа, который, как и все его предшественники, стал их сознательно грабить, осуществляя власть практически как независимый правитель и включив в пределы своего наместничества соседние провинции — Ажене и Руэрг, вяло оспариваемые англичанами.

Границы подвластной дофину территории неизбежно оставались неопределенными и сдвигались в зависимости от его переменного успеха в боевых действиях. Если на севере сражались прежде всего за обладание землями между Сеной и Луарой, то есть от бретонских марок до Морвана, то на востоке, напротив, после 1423 г. бургундский фронт стабилизировался: его линия шла вниз по Луаре от Жьена до Роанна — где давно велась борьба за два плацдарма Ла-Шарите и Марсиньи, угрожавшие соответственно Берри и Бурбонне, — далее поворачивала на восток между Маконне и Божоле и наконец упиралась в Бресс, владение Савойского дома, сохранявшего нейтралитет, скорее благожелательный к бургундцам. На юго-западе театром скрытой войны осад и набегов были Сентонж, Лимузен, Перигор, Руэрг, Ажене.

В этих пределах Карла признавали в трех группах провинций: с одной стороны, в землях по Луаре, северным крылом которых были домены Анжуйского и Орлеанского домов, южным — домен Бурбонов. Это Пуату, Турень, Берри — места, где предпочитал жить юный принц, которого враги вскоре презрительно нарекут «буржским королем». Южную группу составлял Лангедок и причисленные к нему владения, о непостоянстве которого мы только что говорили. Наконец, на юго-востоке располагалось Дофине, удачно соединенное с основной территорией королевства благодаря тому, что в руках дофина находился Лион — стратегическая позиция первостепенной важности, соседствующая с бургундскими доменами; Лион подтвердил свою верность с самых первых дней войны. Позже лионские консулы не без гордости напомнят победоносному Карлу VII, что их город «никогда не колебался». В своей квазицелостности только что перечисленные провинции раньше представляли собой апанажи принцев орлеанской группировки или подчинялись им как губернаторам, причем совсем недавно: Турень и Дофине были владениями детей Карла VI и в последнюю очередь перешли к самому дофину Карлу; в Берри, Пуату и Лангедоке раньше правил герцог Беррийский. Действительно, в 1418 г. основную силу шестнадцатилетнего юноши, которого бургундцы изгнали из Парижа, составляла верность принцев. За него Анжуйцы: он уже был обручен с Марией, сестрой Людовика III Анжуйского и того самого Рене, которого другой брак позже сделает герцогом Лотарингским; лишившись поддержки коннетабля д'Арманьяка, он обрел необходимую покровительницу в лице своей тещи Иоланды Арагонской, вдовы Людовика II Анжуйского, которую по эту сторону Альп величают «королевой Сицилии» и которая старалась согласовать анжуйские интересы с интересами зятя. За него Орлеаны: конечно, герцог Карл на многие годы стал пленником англичан и скрашивал досуг долгого заключения, шлифуя свои изящные рондо, чтобы стать самым прелестным поэтом нашего XV в. Но в его отсутствие орлеанским апанажем управляли чиновники дофина, а главное, что единокровный брат сиятельного пленника, бастард Жан, граф Дюнуа, отдал свой меч на службу делу Валуа. За него, наконец, Бурбоны; в отсутствие герцога Иоанна, который тоже находился в плену, где и умер впоследствии, делу дофина верно служила герцогиня Мария Беррийская, присоединившая к обширным владениям мужа Овернь; ее войска будут успешно сдерживать натиск бургундцев на границах Шароле и Божоле. Конечно, Буржское королевство на многие годы осталось подверженным анархии, хаосу, разрухе. Но благодаря поддержке удельных князей оно представляло собой компактную группу земель, где не возникало никаких серьезных расколов, где не было ни островков сопротивления, ни партизанских рейдов, столь опасно ослаблявших англо-бургундскую Францию.

Таким образом, при всей неустроенности своей бродячей и нуждающейся жизни на берегах Луары дофин вовсе не был так одинок, не покинут всеми, как часто писали. К поддержке принцев добавлялась не имеющая равных помощь со стороны королевских чиновников, в основном верных слуг Валуа. Столицу дофин был вынужден уступить врагу, а вместе с ней и центральные органы управления. Их пришлось кое-как воссоздавать в изгнании и размещать в случайных резиденциях к югу от Луары. Как с 1418 по 1420 г. Труа для королевы и бургундцев, Бурж стал чем-то вроде столицы, где разместились основные государственные учреждения. Именно там по преимуществу заседал совет дофина, когда он не следовал за принцем в его передвижениях по стране. Именно там были организованы постоянные отделения Канцелярии; там же после кратковременного пребывания в Туре водворилась и Счетная палата. Город Пуатье, другая столица беррийского апанажа, принял к себе собственно судебные учреждения. С 21 сентября 1418 г. согласно Ньорскому ордонансу там расположился парламент. Учтя, что чистка, проведенная в парламенте герцогом Бургундским, практически уничтожила старый парламент и сделала новый незаконным, дофин перенес резиденцию верховного суда королевства в бывший дворец графов Пуатевинских. Сначала этот суд был очень малочислен и насчитывал не более восемнадцати судей, советников и докладчиков прошений. Здесь удалось организовать только два отделения — большую палату и палату по уголовным делам. Следственная палата и палата прошений были восстановлены намного позже, когда персонала стало побольше и дела пошли более постоянным потоком: ведь неспокойная жизнь во всем королевстве свела почти на нет авторитет и компетенцию этого парламента в изгнании. Между 1420 и 1428 гг. даже пришлось в Тулузе, а потом в Безье создать и сохранить на время отдельный парламент для разбора лангедокских дел на месте, даром что король всегда старался избегать децентрализации своих верховных судов. Наконец, в том же Пуатье в 1425 г. была реорганизована Палата эд — также в уменьшенном составе, потому что в ней осталось семь членов.