Баюн мотнул башкой:

– Я сам котят вынесу.

– Мне же проще!

– Да, но если кто-то заметит клетку, плывущую по воздуху, все пропало. От тебя я не могу отводить взгляды, только от себя. Не спорь, Чудо, я не собираюсь рисковать. Собой – еще куда ни шло, но…

– Понимаю, – кивнул я. – Давай быстрее.

Он метнулся вглубь коридора, за поворот, а я поднялся наверх. Точку отплытия мы не оговорили, но я уже прикинул, как действовать. Перелез через перила по правому борту тут же, на баке, и закрепился с помощью когтей. Нырять с котятами, естественно, невозможно, поэтому придется проплыть мимо форштевня, от левого борта удалиться в сторону открытого моря и только потом сворачивать к острову. Хлопотно и медленно, зато дозорные следят за морем только в направлении Радуги, а занятые подготовкой к штурму острова моряки слева, конечно, не заметят среди волн дымчатого кота с котятами.

Надеюсь, не заметят.

Как назло, облака стали редеть, и месяц все чаще проглядывал между ними. Поджидая Баюна, я уже готов был взяться за собирание туч посредством браслета. Удерживала меня только опаска, что Черномор снабдил Адальберта чем-нибудь вроде магического сканера. На шапку-невидимку, правда, ван Хельсинг не отреагировал, но, как верно заметил Баюн, мы не можем рисковать.

Пока я сомневался, с запада подкатила роскошная туча и закрыла месяц точнехонько в тот миг, когда Баюн подбежал к борту с первым «заложником».

– Держи. Теперь быстрее пойдет, – невнятно (из-за того, что держал котенка зубами за шкирку) проговорил он и, передав мне чадо, метнулся к люку за следующим. Так, по одному, он за несколько минут перетаскал всех семерых…

Боже мой, что это была за сцена! Кинематографисты жаркой Индии, брейтесь налысо и посыпайте главы пеплом…

Котята, вися в отцовской пасти, норовили обхватить шею Баюна лапками, что-то лепетали, через раз повторяя: «Папка, папка, я знал, что ты за нами придешь…» Хотя им было уже по полгода, выглядели они от силы двухмесячными (баюны растут медленнее и живут дольше обычных котов), однако говорили уже неплохо. Они щебетали, пищали, счастливо плакали и восхищенно плясали на моих плечах, и мне приходилось поминутно ловить их одной лапой, чтобы не попадали в море.

Один из них, кажется, третий по счету, соизволил спросить, кто я такой. Четвертый, самый спокойный, вежливо представился первым (его звали Рыжее пятнышко, это из-за нескольких рыжеватых шерстинок на спине, между лопатками, он сам их никогда не видел, потому что никак не получается вывернуть шею, но братья и сестры говорят, что они там есть, и хотя их мало, получается очень похоже на рыжее пятнышко, совсем как у тебя, правда-правда, а ты свое рыжее пятнышко видел, наверное, да, ведь ты уже взрослый, а тебя, случайно, не зовут ли тоже Рыжим пятнышком, вот было бы здорово…). Напоминаю – это был самый спокойный и вежливый.

Я терпел, пока шестой по счету котенок (Плакса, он же – Мягкая лапка), умудрившийся во время переноски ухватить-таки отца за шею и все время бормотавший: «Папка пришел, папка…», не спросил, очутившись на мне, недоверчивым тоном:

– Мамка?

Я глухо зарычал. Баюн тут же взвился:

– Не смей кричать на ребенка!

– Давай скорее, я уже не успеваю их ловить… Много еще?

Он только глазом сверкнул, куда более грозно, чем когда-либо, и скрылся в люке. Вскоре принес последнего (подпольная кличка – Рыжая спинка) и, прыгнув мне на загривок, сказал:

– Отчаливаем.

Котята вмиг облепили его, мне казалось, что на моих плечах устроился один сплошной горячий комок. Восстановилась тишина, по сравнению с недавней возней такая оглушительная, что я искренне изумился, как все судно не сбежалось поглазеть на наш побег.

Говорят, «ниндзюцу» переводится как «искусство терпеливых». Если так, то можете называть меня «лохматый ниндзя». А что – невидим, смертоносен, а уж терпелив – сам себе поражаюсь.

Так хотелось умчаться от «Левиафана» бодрым кролем… Но я заставил себя взять курс на открытое море, и лишь отдалившись от корабля метров на двести, по широкой дуге стал забирать к острову, потихоньку наращивая скорость.

Кошачье семейство, нарыдавшись, стало более-менее внятно рассказывать подробности разлуки. Внятно – для себя, но не для посторонних. Хотя я вроде бы и не совсем чужой – ощущал себя чужим. Все семеро котят и их счастливый отец говорили одновременно. Только один раз Баюн отвлекся, прикрикнув на меня, чтобы я плыл ровнее, «а то ведь дети не умеют на воде держаться, кто ж их научит-то, без папки». Типа сам настолько лучше топорища плавает, что может мастер-классы давать…

Ну вот, всего-то дела – на час. Теперь еще минут десять энергичной гребли, и мы в безопасности. В относительной, конечно. Ладно, что-нибудь придумаем.

Для Баюна война закончилась, это несомненно. Если вообще начиналась… И слава богу, это к лучшему. Нечего ему на войне делать. А на случай, если сам он думает иначе, нужно придумать две-три фразы о беззащитных котятах, забота о которых будет отвлекать меня от дела. Кто лучше справится с защитой детей, как не родной отец? Думаю, мне не придется уговаривать Баюна дольше четырех секунд.

А я остаюсь один. Платон ушел, Рудя пропал, Настасья – очень надеюсь! – проявила благоразумие. Немножко непривычно, малость одиноко, но, по большому счету, очень хорошо, что остается большая свобода действий. Была бы возможность сплавить куда-нибудь котиков – да я бы так счастлив был… что, наверное, сам на корабль напал бы.

А что, почему нет? По уже отработанной схеме. Может, и стоит отвезти Баюна с детишками да вернуться, навести шороху…

Что-то тихо стало у меня на спине. Я уже собрался спросить, все ли в порядке, но тут услышал голос Баюна:

– А вот теперь жди, скоро начнется.

– О чем ты, хвостатенький?

– О врагах, лохматенький. Там еще корабли идут. Много кораблей.

С живым грузом на плечах я не стал выпрыгивать из воды, а волны не давали что-либо рассмотреть даже острым ночным зрением.

– Кто?

– Похоже, викинги. Вот кого они ждали.

– Сколько?

– Очень много. Наверное, это весь их флот. Греби быстрее, Чудо-юдо. Можешь брызгать как угодно, но прошу тебя, греби быстрее!

Вместо предполагавшихся десяти минут я домчал до берега за пять. Кошачье семейство скатилось с меня на песок, и отдельные несознательные представители его тут же стали резвиться, радуясь свободе. Я оставил Баюна утихомиривать чад, а сам поспешил в терем.

Мой дом – моя крепость… Нет, эту крепость придется оставить, все равно ее разнесут, а рассчитывать на настойчивое повторение чуда глупо. Будем, по совету Заллуса, вести партизанскую войну, надеясь, что у Черномора хватит ума вовремя осознать свою ошибку. Может, тогда удастся все уладить миром?