Как мне кажется, до нее наконец дошло, что она ничего не в силах сделать. Молю Бога, чтобы рана на бедре Томмазо привела его в чувство тоже.

День шестой, полдень

Я не спал всю ночь. Смотрю на свои руки и не узнаю их. Конечно, это Витторе толкнул на меня Томмазо, но я прекрасно понимаю, что еще мгновение — и я сам заколол бы его насмерть. Несмотря на глубокую рану, Томмазо будет жить. Он уже печет пирожные для последнего банкета. Говорят, карие глаза — признак мудрости, однако Томмазо дурак, хотя и с карими глазами. Смелый, но глупый. А может, смелый именно потому, что глупый? Как он поверил,, что Витторе поможет ему?

Миранда надела платье с декольте, обнажавшим грудь до самых сосков, и так раскрасила лицо, что если бы на него села муха, там остался бы след.

— Зачем ты это делаешь?

— Раз я шлюха, я и одеваюсь как шлюха.

— Послушай меня, Миранда!

— А если не послушаю — то что? Ты убьешь меня?

Я шагнул к ней, но она схватила нож и закричала: «Стража! Стража!» — так громко, что я плюнул и ушел.

Удивительно, как незаметно разворачивается эта трагедия в суматохе празднеств. Колокол собора Святой Екатерины заливается радостным звоном. Золотая Мадонна сияет в солнечном свете. С окон и балконов свисают флаги, люди поют и танцуют. Они ничего не знают — а даже если бы и знали, то не перестали бы веселиться. Ничто не может отменить сегодняшних торжеств. Свадьба состоится. Жаль, матушка этого не видит! И отец тоже. Но они оба умерли. Скоро мой брат Витторе присоединится к ним. Он более чем заслуживает смерти, однако в этот день меня переполняло раскаяние. Я хотел попросить Федерико отложить caccia, поскольку дождь кончился, а казнь — не лучшее предзнаменование для женитьбы. Но герцог не станет меня слушать.

Вечер

Жаль, что маскарад отменили, поскольку в свете факелов площадь Сан Джулио была прекрасна как сон. Когда появилась Миранда, толпа обступила ее, называя ангелом и королевой Корсоли. Люди восхваляли Федерико за то, что он выбрал ее, и желали им кучу детей. Такое бурное проявление любви смутило и тронуло даже Миранду. Кто-то из толпы закричал, что видит нашу покровительницу святую Екатерину между звезд и она улыбается нам. Епископ молился, чтобы мы всегда были достойны направляющей нас длани Господней. На площадь выпустили котов и собак, и они набросились друг на друга, оглашая все вокруг сумасшедшим лаем и мяуканьем.

Толпа вопила и требовала зрелищ. Под звуки труб среди деревьев появилась телега с клеткой. В ней было трое преступников: первый — вор, отодравший золотую пластинку от Мадонны собора Святой Екатерины; второй — охранник, которого подкупил Томмазо, пытаясь освободить Витторе; третьим был сам Витторе. И вновь зазвучали фанфары, возглашая появление клетки со львом. Слуги выпустили льва и быстренько взобрались на платформу. Вор попытался залезть туда же, но толпа скинула его в грязь. Охранник упал на колени, вознося к небесам молитву. Витторе стоял у дерева в таких же грязных камзоле и штанах, в каких впервые появился в Корсоли.

Лев медленно вышел из клетки, помахивая хвостом. У него была большая голова и огромная грива, хотя бедняга так отощал, что ребра просвечивали сквозь кожу.

— Похоже, он из Корсоли, — сказала какая-то женщина под общий хохот.

Интересно, что думал при этом лев? Казалось ли ему, что он дома, в Африке? И знал ли оп, что все эти деревья и кусты посажены здесь для него? Толпа улюлюкала и свистела. На небе промелькнула падающая звезда.

— Io sono vittima diuna conspirazione![64]— неожиданно крикнул Витторе. — Conspirazione! Conspirazione!

Он повторял это снова и снова, вертясь во все стороны и молотя себя длинными тощими руками в грудь.

Толпа передразнивала его. Люди тоже били себя в грудь и вопили:

— Conspirazione! Conspirazione!

Лев спокойно стоял, ожидая своей очереди.

— Да, я давал Федерико снадобье, — заорал Витторе, — но без мышьяка!

— Твои враки никому не интересны! — крикнул я в ответ.

Лев притаился за кустом. Витторе, показав на меня, заявил:

— Он не хочет, чтобы вы узнали правду!

— Да ты так изоврался, что не узнаешь правду, даже если сам ее скажешь! — парировал я под смех толпы.

— Я давал Федерико ртутную настойку! — крикнул Витторе. — И знаете зачем?

Господи, ну что этот лев так медлит? Витторе откинул с лица волосы и подбежал к балкону, на котором сидели Федерико с Мирандой.

— Вот твоя судьба…

Все произошло мгновенно. Лев перепрыгнул через куст, вцепился зубами в ногу Витторе и повалил его на мокрую землю. Витторе вскрикнул. Лев ударил его лапой по голове, а потом впился ему в шею. Крик Витторе оборвался, он судорожно засучил ногами.

Миранда упала в обморок. Федерико подхватил ее, взял на руки и унес с площади. Горничные Миранды побежали за ними. Зрители, усердно подбадривавшие льва, даже не заметили их ухода. Лев, вцепившись в левое плечо Витторе, немилосердно тряс его. Кровь хлестала во все стороны фонтаном. Когда лев вцепился своей жертве в грудь, толпа зааплодировала. Косточки несчастного хрустнули, как сухие ветки.

С каждым львиным укусом я содрогался так, что в конце концов уже не мог понять, жив я или нет.

— Пускай все колдуны приходят в Корсоли! — крикнул кто-то из толпы. — У нас есть голодный лев!

Зрители восторженно завопили. Я молчал, опустошенный. Кровь на моих руках пригибала меня к земле.

* * *

Как только caccia закончилась, я пошел в покои герцога. Федерико наконец-то был один и облегчался, сидя на горшке. Не дожидаясь позволения, я сразу сказал:

— Ваша светлость! Кардинал Джованни дважды обвинил меня в том, что я занимался колдовством на банкете в Милане.

Федерико пыхтел и стонал. Ему явно не хотелось отвечать.

— Что я могу сделать? — Он встал со стула и огляделся, ища взглядом штаны. — Уйди, мне надо одеться к банкету.

— Ваша светлость, он говорит о том случае, когда мы с вами были в Милане и меня заставили есть кашу. Я не колдовал! Просто Господь прибрал брыластого к себе.

Федерико молчал.

— Ваша светлость…

Он отмахнулся от меня, как от мухи.

— Вы должны сказать ему…

— Нет, не должен! Уйди, я сказал!

— Но…

— Пошел вон! Вон!

Федерико схватился за шпагу, и я убежал. Он бросил меня на произвол судьбы! Меня! Меня, который, как дурак, служит ему не за страх, а за совесть! Который пробует его блюда и спасает от яда! Который так бережно поднимает его вонючую ногу и взбивает ему подушки! Который стоит возле кресла, когда он срет!.. За что? Он чего-то не договаривает. И это явно связано с кардиналом Джованни. Но что именно?