— Скорее!

— В твою я положу поменьше.

— Нет, Томмазо. В мою ты положишь больше.

Он снова застыл.

— Делай, как я говорю! У меня есть на то причины.

Он размешал травы вместе с тестом и начал лепить фигурки. Я и глазом не успел моргнуть, как передо мной очутились маленькие Миранда, Федерико и я сам.

Томмазо положил пирожные на сковородку. В коридоре послышались голоса.

— Иди, — сказал он. — Я испеку.

— Ты будешь заботиться о Миранде?

— Всю жизнь. Даю слово.

Мы обменялись рукопожатием и поцеловали друг друга в щеки.

Весь день я молился, хотя и понимал, что мои молитвы вряд ли изменят ситуацию. И не потому, что я сомневаюсь в существовании Бога. Когда я смотрю в окно на весеннюю долину или на лицо спящей Миранды, когда я закрываю глаза и представляю перед собой Елену, я знаю, что Бог есть. Я верю, что он наблюдает за мной. Не следит, а просто присматривает. Он посылает мне знаки. Например, я думал, что преодолел массу препятствий, чтобы устроить счастье Миранды, а оказалось, самое большое препятствие — я сам. И я благодарен Господу, что он помог мне это понять.

Сейчас я пойду на свадебный пир. На мне белая шелковая рубашка, камзол из голубого бархата, отороченный золотистой парчой с пуфами у кистей, и бархатная шляпа с брошкой, усыпанной драгоценными камнями. На шее висит медальон из чистого золота — подарок Чекки. На трех пальцах — серебряные кольца. Глядя на себя в зеркало, я вижу придворного, который чувствовал бы себя во дворцах Флоренции и Венеции как дома. Человека, когда-то боявшегося Смерти, но переставшего ее страшиться, потому что встреча со Смертью лицом к лицу придаст смысл его жизни.

Ночь

Постараюсь закончить свою рукопись, поскольку жить мне осталось недолго. Сегодня вечером я сидел за столом между Мирандой и принцессой Маргаритой из Римини. Я смеялся и шутил со всеми, и даже ел серебряной вилкой. Септивий прочел мой сонет. Он не смог закончить стихотворение Федерико, и я предложил ему свое. Я сидел и представлял, что Елена слушает его.

Зазвучали фанфары… Я устал от них, они такие пронзительные и громкие. Хорошо, что я больше никогда их не услышу. В зал вошли слуги с подносами. Боже мой! Неужто и впрямь прошло пять лет с тех пор, как я шагал в их рядах? На каждом подносе сидел лебедь с золоченой короной, блестящими глазами, расправленными в полете крыльями и огненными искрами, вылетающими из клюва. И самый большой поднос Луиджи поставил передо мной! Передо мной, дегустатором Уго! Он поднял длинную вилку.

— Где твой дегустатор? — спросил меня Федерико.

Я сказал, что он мне не нужен.

— Не нужен? — Герцог повернулся к гостям: — Я позволил ему обзавестись собственным дегустатором. Почему ты не хочешь?

Я встал. Септивий и Джованни уже произнесли свои речи, епископ и вельможи из Урбино и Сполетто — тоже. А я что, хуже? Все притихли.

— Ваша светлость! — начал я. — Сегодня Христос, Пресвятая Богородица и Бог Отец благословили Корсоли и всех жителей его. В таком священном месте добрые духи не позволят никому вынашивать злые помыслы против вас, Миранды и ваших гостей.

Я сел.

— Аминь, — подытожил епископ.

Гости эхом повторили:

— Аминь!

Федерико нагнулся через Миранду (он держал ее за руку, как будто боялся, что она убежит) и прошептал мне:

— И все-таки ты попробуешь мои блюда!

— Сегодня вечером, ваша светлость — но только сегодня, — я все еще ваш дегустатор.

Луиджи воткнул в лебедя длинный двузубец, поднял его, отрезал шесть ломтиков грудинки и полил их соусом. Я подцепил кусок своей вилкой и поднес его ко рту. От запаха у меня закружилась голова. Луиджи положил туда фенхеля — в точности сколько нужно. Я открыл рот и положил ломтик на язык. Мясо было теплое, нежное, сочное.

— Уго плачет! — крикнул Федерико, и гости покатились со смеху.

— Это слезы радости, — сказал Чекки.

Я прожевал маленький кусочек.

— Мясо не только не отравлено — оно великолепно!

— А теперь ты должен есть! — сказал Федерико.

Наконец-то настал тот вечер, которого я так долго ждал!

Я начал с жаренных на вертеле перепелов. Они были божественны. Жаворонки и фазаны — еще лучше. Печень в чесночном соусе — превосходна. У меня кончились слова еще до того, как подали первые блюда. А потом были баклажаны, каплуны в лимонном соусе, подносы с макаронами и поджаренными до аппетитной корочки колбасками. Свинина оказалась чуть пересоленной, хотя и очень сочной, зато жареные кормовые бобы хрустели, как весенние заморозки. Я съел целое блюдо телячьих мозгов и даже не одну, а две порции риса с миндалем.

Я тщательно прожевывал и смаковал каждый кусочек, восполняя все трапезы, которые пропустил.

— Он ест как будто в последний раз, — проворчал Бернардо.

Чекки глянул на меня и поднял бокал за мое здоровье. Я выпил множество кубков вина и даже, улыбнувшись кардиналу Джованни, обменялся с ним парой реплик. Миранда сверкнула на меня глазами и одернула платье так, чтобы еще больше обнажить грудь.

Улучив момент, когда Федерико отвел от нес взгляд, я сжал руку Миранды и прошептал, что, хотя она меня ненавидит, я люблю ее больше жизни.

— Если бы мне пришлось умереть ради тебя тысячу раз, я бы это сделал. Умоляю: не суди меня! Это еще не конец.

Она отдернула руку — и тут фанфары возвестили, что сейчас внесут свадебный торт, шедевр Томмазо из сахара и марципана.

Он был такой огромный, что поднос несли двое слуг. Подняв его в воздух, они продефилировали по залу, давая гостям возможность подивиться тому, как блестяще Томмазо скопировал дворец. Затем торт поставили перед Федерико. Я надеялся, что Томмазо выполнил мою просьбу, и он меня не разочаровал. На башне было три фигурки — Миранды, герцога и моя.

— Такого не удавалось построить даже Браманте! — воскликнул Федерико.

Окна и колонны были сделаны из сыра, сластей и орехов, мраморный двор — из долек апельсина и лимона, покрытых глазурью.

— Что означают эти фигурки? — спросила принцесса Маргарита из Римини.

— Ваша светлость! — Я снова встал, и все притихли, слушая меня. — Я приготовил эти фигурки сам. Они изображают вас, Миранду и меня.

— Значит, ты решил стать поваром? — спросил Федерико под общий хохот.

— А почему бы и нет? Кто знает о еде больше меня?

Я видел, что Миранда смотрит на меня во все глаза, пытаясь отогнать хмельные пары.

— Зачем ты их сделал? — сощурившись, спросил Федерико.

Пока я все это планировал, мне даже в голову не приходило, что герцог может задать такой вопрос. Но Господь вновь вложил слова в мои уста.