— Собирает, но против джунгар. Джунгарский хунтайджи намерен отправить войско на Хоорайю.

— Вот оно што… — покачал головой Никита Иванович, — а как же Алтын-ханы мунгальские? Кыргызы ж у мунгалов под рукой ходют.

— Монголия слабеет, достопочтимый воевода, Джунгария же с каждым днем усиливается. Но кыргызы боятся джунгар и не хотят видеть их своими господами, — вежливо пояснил господин Ли Ван Вэй.

— Правильно боятся. Слышь-ка, — воевода грузно обернулся к подьячему, — ты не пиши пока, а што написал, то порви. Уж больно дело темное. А не врешь ты? — снова обратился он к китайцу. — Зачем те нас-то упреждать?

— Исключительно в порядке доброй воли, проявляемой императором Китая по отношению к дружественной Московии.

— Уж конешно, без вас тут никак. Пусти козла в огород…

— Чтобы вы могли удостовериться в нашей искренности, я намереваюсь сообщить вам следующее… — низко наклонившись к уху воеводы, господин Ли Ван Вэй тихо прошептал что-то.

Воевода задумался, потом ответил:

— Ладно, глянем, каков ты гусь. А коли врешь, дак на дыбу подвесим, у нас это не долго. Понял?

— Вполне. На этом разрешите откланяться, достопочтимый воевода.

Китаец поклонился.

— Иди уж, — махнул рукой Никита Иванович, — один черт не по Уставу посольскому кланяться, ни большой, ни малый поклон не разбирать. Ох вы, бусурмане… — Воевода зевнул, перекрестив рот. — Ладно, на ярмонку пойду.

Усмехнувшись в редкие усы при поклоне, китаец отступил в переднюю горницу, воевода вышел за ним на крыльцо. Яркий день разогрелся. Над темными острожными стенами, в голубой выси плавала вершина Караульной сопки, подрагивая в горячем воздухе. По крепостному двору, заросшему низкой травой, шел высокий худой человек в иноземном наряде — темном суконном кафтане и высоких сапогах-ботфортах с начищенными латунными пряжками.

— Бона, глянь-ка, — указал воевода господину Ли Ван Вэю, — немец наш шкандыбат, Францем зовут. У ляхов был, по хохлам из пушек палил, да взяли ево под Белой Церковью. Богдашка Хмельницкий взял, гетман хохляцкий. Слыхал, небось, про такого?

— При императорском дворе известно про Хмельницкого и унию Московии с Украиной.

— Ну куды ни плюнь, все-то вы знаете!

— Мир тесен, достопочтимый воевода. А это ваш единственный человек с польской войны?

— Ишшо полковник хохляцкий есть, Васька Многогрешный. За татьбу невдаве прислан, ноне в клети сидит. Думаю вот, што с им делать. Слышь, Франтиш-ка, как дела у тя?

Франц подошел, щелкнул каблуками.

— Das ist Ordimg! Порьядок!

— A y нас вон кыштыми в степь подалися. Што делать-то будем?

— Kommand слать, Herr Kommendant! Кыштым должен arbeiten! А на кыргыза рейтар надо.

— Ну, это ты врешь! Рейтар кыргызина в поле нипочем не достанет — тяжел больно. Тут гусары надобны, как у поляков, да где ж их взять-то? Ладно, — обернулся воевода к китайцу, — скоро увидим, врешь ты аль нет. Иди покуль, глянь на ярмонку нашу, а я с тобой не пойду — на остроге ишшо пройтись надобно.

— Ну, как твоя жена? — спросил Андрей, приняв от Кистима пиалу с белым айраном.

— Боится. Войны боится.

— Вы уйдете в степь?

— Думаем вот, как лучше. Может, сюда, на Красный Яр, если казаки от кыргызов помогут.

— Зачем вам от кыргызов помогать? Вы же друзья с ними. Ты, вон, к хану ездил.

— Ездил, да… — вздохнул Кистим, — можно и к хану. Только скоро в степь джунгары придут, скажут: «Давай ясак, давай людей, много людей — женщин для работы, мужчин для войска». Кыргызы в Джунгарию не пойдут, нас пошлют.

«Вроде все сходится — и Ши-фу говорил о том же».

— Ну, а я тебе зачем?

— К воеводе пойдем. Скажу, чтобы сюда, на Красный Яр, нас пустил. Ты по-русски говоришь, помогать будешь. Пойдем?

— Пойдем, почему нет?

— А как твое дело?

— Какое дело? — не понял Андрей.

— Ты от своего народа приехал, ханьца увидеть. Что решили? Вместе с урусом воевать?

«Точно!»— Андрей же зимой послом представился. Сейчас он решил отстраниться.

— Что должен был сказать, то сказал. А так я же лекарь, о лекарском деле говорить приехал. Травами ханьцы лечат, я не умею.

— Травы да, хорошо будет, — с готовностью согласился Кистим, вероятно, так же не поверив ему, как не поверил и зимой.

Выйдя из юрты и перейдя торг, они прошли узкой улочкой, изогнувшейся в направлении Малого города. Вглядевшись в народ, входящий-выходящий из острога, Кистим вдруг резко завернул обратно.

— Ты чего? — удивленно рпросил Андрей.

— Так, дело одно забыл. Завтра к воеводе пойдем.

Андрей увидел Мастера, выходящего из крепостных ворот. Дело в этом?

— А где встретимся? — спросил он Кистима.

— У коней. Иди, иди — завтра пойдем!

Пожав плечами, Шинкарев повернулся было, но Кистим остановил его:

— Адерей!

— Что еще?

Кистим помялся, не решаясь сказать, потом произнес:

— Узнай, зачем твой ханец к воеводе ходил. Мне скажи завтра, хорошо?

— Попробую. Ладно, пойду я.

Андрей перешел открытое место перед крепостными стенами и подошел к китайцу.

— Добрый день, Ши-фу!

— А, это ты, — ответил китаец, судя по голосу, явно пребывающий в хорошем настроении, — пошли, на рынке потолкаемся.

— Угадайте, кто здесь? — поддержав веселый тон, спросил Андрей.

— Ну?

— Кистим. Коней продает.

— Ты с ним говорил? — Мастер быстро обернулся, глаза его вдруг стали серьезными и жесткими.

— Конечно, говорил. Вот только что.

— О чем? — веселье исчезло и в голосе.

— Он собирается к воеводе, говорить о переходе своего рода под Красный Яр.

— Вот как…

Они снова вошли на торг, проталкиваясь сквозь толпу.

— Как ты думаешь, — выйдя на свободный пятачок, снова спросил Мастер, — правду он говорит или просто отвлекает внимание красноярцев, выигрывая время для перехода в Хоорай?

— Он говорил, что его род боится уходить в степь из-за джунгар. Но когда Кистим увидел вас выходящим из ворот, он вдруг отказался идти к воеводе. А вы были у воеводы?

— Был. Так, ничего интересного, — в голосе китайца снова появилось веселое, ничем не омраченное спокойствие. — О, да тут цирк! Давай-ка глянем.