— И пойду, дак тя не спрошусь! На-ко вот, пош-шелкай, — высыпала она ему оставшиеся орехи.

— Митрея к вам пошлю! — крикнула Глаша, обернувшись уже издалека, и скрылась за поворотом потемневшей улицы.

С чувством легкого разочарования Андрей направился к избушке, к которой с другой стороны, негромко насвистывая, спускался и Чен.

Внутри пахло дымом, у очага сидел Мастер, хворостинкой пошевеливая угли.

— А-а, явились! И оба сразу, — поприветствовал он их, заглядывая в котелок. Все сели по-турецки на пол, разлив чай по чашкам и разложив рыбный пирог на чистой тряпице.

Были ли эти трое настоящей командой? Нет, конечно. Но судьба свела их, и выжить они могли только вместе. «Когда три человека живут под одной крышей и делят между собой обязанности, тогда проявляется облик Дао», — писал историк восемнадцатого века Чжан Сюэчен.

— А мне нравится здешняя еда, — заявил Чен, подцепляя кинжалом кусок пирога с рыбой, — и девки местные нравятся. Да вот не добраться до них, все-то я в делах, в заботах.

— Как прошел разговор? — поинтересовался Мастер.

Чен молча скосил глаза в сторону Андрея.

— Что нужно сделать с человеком, который вот так стреляет глазами? — спросил господин Ли Ван Вэй, показав на Чена.

— Сбить ему мушку с прицела, — мрачно ответил Шинкарев, сжав кулак.

— Говори, — приказал Мастер Чену.

— Кистим уехал. Его род уйдет в ближайшее время.

— Под Красноярск? — спросил Андрей.

— Нет. В степь, к кыргызам.

— Почему?

— Приближаются главные события, ради которых мы и попали в это время и место. И ты должен решиться. — Мастер пошевелил палочкой очаг, по углям пробежала быстрая оранжевая змейка.

— На что?

— Избавиться от иллюзий.

— Каких иллюзий?

— Что окружающие люди принадлежат к твоему народу. Что ты им чем-то обязан. Что некоторые из них дороги тебе. Что твии действия должны определяться эмоциями и привязанностями, а не разумом.

— Если я буду действовать и мои действия будут определяться этими, как вы сказали… иллюзиями — что будет?

— Очень плохо будет.

— А точнее?

— Неизвестно. Непредсказуемо. Цепь неизвестных и непредсказуемых событий.

— Это и есть самое худшее?

— Да.

Андрей помолчал, обдумывая сказанное. Может, и так. Может, прав китаец. А может, и нет. Может, это то, на что не хватает мудрости «земного Пути»— принять неизвестность как благо.

— Моя забота о Тане — это иллюзия? — наконец подал он голос.

— Она тебя действительно заботит? — глядя ему в глаза, спросил Мастер. — Только честнг. «Честно?»

— Не знаю уже. Да, наверное. — Он поглядел на браслет.

— А кто тебя занимает? Из здешних женщин? Рыжая?

Андрей покосился на Чена, но тот сидел молча, никаких шуток.

— Да, — проговорил Андрей. — И отчасти Ханаа. Не могу понять, но я будто отвечаю за нее.

— За девочку, жившую за триста лет до твоего времени? Если это не иллюзия, тогда что такое иллюзия? Видишь, как твой разум расходится с чувствами. При этом разум темен, а чувства полны страхами. Спроси себя — что делать в такой ситуации?

Андрей помолчал.

— Что молчишь? Так что тебе делать? — повторил Мастер.

Андрей еще помолчал, потом ответил:

— Только то, что скажет Мастер. Слушать и подчиняться.

— Верно. Но хватит ли у тебя сил?

— Я хочу спросить Чена.

Господин Ли Ван Вэй хмыкнул:

— Разве Чен тебя учит?

— И все-таки.

— Что ж, спрашивай.

— Чен, ты проходил «гуань-тоу»? — спросил Андрей.

— Должен я ему отвечать? — поинтересовался Чен.

— Ответь, если хочешь, — разрешил Мастер.

— Так ты проходил «затруднительные положения»? — переспросил Андрей.

— Проходил.

Ответив, Чен отвернулся. На какую-то долю секунды Андрею показалось, что в глубине узких глаз китайца мелькнуло страдание — давно и накрепко задавленное.

— Что делать в «затруднительном положении»? — спросил его Андрей.

— Сказать ему? — Чен снова повернулся к Мастеру.

— Ну, скажи.

— У тебя есть три варианта. Первое — не делай ничего. Второе — изучи проблему и прими взвешенное решение. Третье — доверься интуиции и сделай первое, что придет в голову. Нельзя смешивать эти варианты. Выбрал что-то одно — иди до конца. Я так сказал, Ши-фу? Правильно?

— Это он сам решит. Ты понял, Андрей?

— Да, Ши-фу. Спасибо, — ответил Шинкарев, поблагодарив Мастера формальным приветствием — руки перед грудью, левая ладонь на правом кулаке.

— Тогда всем спать, — приказал Мастер.

Уже засыпая, Андрей вновь почувствовал головокружение, в уши накатил слабый шум, быстро усиливаясь и кровяным гулом ударяя в виски. Потом все отступило, и голову, словно мягкой лапой, накрыл темный сон.

Ранним утром по Енисею потянуло туманом, обещая жаркий погожий день. Блестящая серая вода колыхалась, словно ртуть, растворяясь в густой белой вате, скрывающей прибрежные утесы, тайгу, вершины гор. Казацкий ертаульный струг, который накануне, пользуясь низовым ветром, сумел подняться до устья Калтата, теперь готовился к возвращению в Красноярский острог — на починку и отдых. Одна была беда: все, что с собой было, уж выпито, весь хлебный припас подъеден до корочки, а до Красного Яру отсюда не меньше суток плавиться.

— Слышь, мужики! Тута, на Калтате, вродь как улус стоял. Давай заедем — пожрать чево возьмем, араки. Не то жэншшину каку попользуем.

— Нашшот баб воевода наказ дал — не озоровать шибко. Неча, грит, кыштымей злить попусту.

— Да хрен с имя, с бабами. Лучше розыск учиним — можа, оне царевый ясак утаивают. Давай вертай — вон он, Калтат-то, а за каменьем и сакма пошла ихняя.

Струг осторожно повернул к берегу, на носу казак шестом промерял глубину. Невысокий утес выходил прямо из воды, над ним поднимался еще один — и так, длинным гребнем, они уходили в туман, до самой невидимой вершины. В тумане, наполненном тихим плеском волн, казаки не заметили мужчину, спрыгнувшего с вершины скалы и бесшумно метнувшегося в тайгу. Не увидели они и долбленки-однодеревки, подходящей сверху.

Но одну странность казаки все же заметили — у подножия утеса на воде покачивался плот, не очень умело сделанный из гладких темных бревен с пазами на концах, явно взятых с разобранного строения, причем не русского.