более широкими либеральными взглядами по целому ряду проблем внутренней и внешней британской политики, чем основная (консервативная) часть партии тори. В 1828 г. из-за нежелания премьер-министра герцога Веллингтона обсуждать проблему частичного перераспределения парламентских мест Пальмерстон вместе с другими «либеральными тори» (еще их называли каннингитами, то есть последователями Дж. Каннинга) в знак протеста вышел из торийского правительства. После этого начинается естественное сближение Пальмерстона с партией вигов.

В феврале 1830 г., было отмечено первое серьезное внешнеполитическое выступление Пальмерстона в британском парламенте. Парламентская речь лорда была связана с резким обострением Восточного вопроса из-за русско-турецкой войны 1828–1829 гг. Пальмерстон обвинил торийское правительство герцога Веллингтона в пассивности по отношению к действиям России. По его мнению, Великобритания должна была смелее вмешаться в русско-турецкий конфликт, что могло бы спасти Турцию от поражения. Пальмерстон заявил, что турецкое поражение и заключение выгодного для России Адрианопольского мира создавали опасность появления русских войск в Турции и расширения русской границы в южном направлении, что явно не соответствовало британским интересам[955]. Очевидно, что уже тогда Пальмерстон рассматривал Россию как главного соперника Великобритании на Ближнем Востоке, явно опасаясь усиления российского влияния в этом регионе. Однако непосредственным разрешением Восточного вопроса он занялся лишь через несколько лет.

Речь Пальмерстона была замечена и вызвала положительный резонанс среди британской общественности, что, в свою очередь, пробудило у него вкус к занятию внешнеполитическими проблемами. С тех пор дипломатия стала его любимым делом. К тому же лорд обладал неплохими способностями к изучению иностранных языков, блестяще говорил на французском и итальянском.

В середине ноября 1830 г. после продолжительного кризиса пал торийский кабинет герцога Веллингтона. 20 ноября было объявлено о создании лидером вигов лордом Греем нового правительства, в котором Пальмерстон получил место министра иностранных дел. В правительственной декларации, изложенной 22 ноября в палате лордов, новый кабинет объявил главными принципами своей деятельности борьбу за избирательную реформу, усмирение народных волнений в стране, сокращение государственных расходов и мир с соседними государствами. С тех пор либерально-популистский лозунг «поддержания мира в Европе» стал основным принципом внешней политики лорда Пальмерстона. Респектабельная газета «Таймс» положительно оценила назначение лорда: «Пальмерстон имеет большой опыт в качестве главы трудного департамента и, как можно судить по его публичным заявлениям, является сторонником либеральной политики в отношениях с зарубежными государствами»[956]. Пальмерстон пришел в Форин оффис в 46-летнем возрасте, имея за плечами двадцатилетний опыт парламентской и государственной деятельности, в очень неспокойное для Европы время. Июльская революция во Франции нанесла мощный удар по Венской системе международных отношений, дав толчок развитию национальных движений в ряде европейских стран. В августе произошла революция в Бельгии, в конце ноября началось восстание в Царстве Польском. Бельгийский и польский вопросы стали стержневыми в европейской политике. Именно этими двумя проблемами в первую очередь пришлось заниматься Пальмерстону, сев в кресло руководителя британской дипломатии. И ему сразу же пришлось столкнуться с позицией России, по-своему видевшей решение бельгийского и польского вопросов.

В начале 30-х годов XIX в. состояние англо-русских отношений выглядело внешне весьма пристойно, Англия и Россия официально поддерживали дружественные отношения. Об этом свидетельствует послание английского короля Вильгельма IV российскому императору Николаю I от 29 июня 1830 г.: «По поводу моего вступления на трон этого королевства прошу Ваше Императорское Величество быть уверенным в моем постоянном желании развивать и поддерживать дружеские отношения и переписку, которые так счастливо существуют между нашими двумя коронами и которые я, со своей стороны, не хотел бы прекращать, так как они ведут к развитию и процветанию благосостояния Вашей империи»[957].

Российские дипломаты в Лондоне в своих донесениях в Петербург дали в целом благожелательные характеристики новому британскому кабинету и его членам. Так, посланник А.А. Матушевич в специальной депеше на имя вице-канцлера Российской империи графа К.В. Нессельроде отмечал, в частности, что «в отношении ораторских талантов, присутствие которых является одним из обязательных условий представительной формы правления, новое правительство – одно из замечательных, какие когда-либо существовали. Оно собрало почти всех из самых красноречивых представителей обеих палат» [958]. Однако такая характеристика вряд ли относилась к Пальмерстону, обладавшим непривлекательным голосом и замедленными манерами при произнесении речей, с которыми он мог выступать лишь после тщательной подготовки. Его политическим оружием было не слово, а перо, которым он мастерски пользовался, составляя грозные дипломатические ноты и протесты.

Российские дипломаты, казалось, были удовлетворены назначением лорда Пальмерстона руководителем Форин оффис. Посол России в Великобритании князь Х.А. Ливен дал ему блестящий отзыв в своем донесении в Петербург: «…это человек достойный и честный в полном смысле слова, искренний, открытый, добросовестнейший исполнитель своего слова; он обладает живым умом, быстрым соображением, здравым рассудком. И так как он долгое время участвовал в министерстве лорда Ливерпуля, потом Каннинга и даже герцога Веллингтона, то дела ему нисколько не чужды и не затрудняют его. К несчастию, добросовестность далеко не была отличительной чертой прежнего министерства. В этом отношении мы не только ничего не потеряли, но, наверное, выиграли»[959]. Однако вскоре выявились серьезные расхождения в позициях России и Великобритании в отношении европейских дел.

Бельгийская революция привлекла пристальное внимание великих европейских держав. В ноябре 1830 г. Национальный конгресс Бельгии провозгласил независимость страны. Было объявлено об отделении Бельгии от Нидерландского королевства, к которому по решению Венского конгресса она была присоединена насильно, вопреки экономическим и политическим интересам бельгийского народа, его языку и религии. Как поступить с бельгийцами, посмевшими нарушить трактаты Венского конгресса? На этот вопрос должны были ответить и Великобритания, и Россия, являвшиеся гарантами целостности Нидерландского королевства.

2 октября 1830 г. нидерландский король Вильгельм I Оранский, отчаявшись своими силами подавить бельгийскую революцию, обратился с письмом к монархам пяти великих держав Европы (Великобритании, Франции, России, Австрии и Пруссии). Он требовал от них немедленного вооруженного вмешательства с целью разгрома революции в Бельгии. «Я думаю, – писал король, – что не заблуждаюсь, полагая, что вопрос, о котором идет речь, касается не только моих собственных владений, но и всей Европы»[960]. Из пяти европейских правителей лишь один Николай I с готовностью откликнулся на призыв нидерландского короля. В своем ответном письме он заявил: «Интересы всех правительств и мир всей Европы затрагиваются событиями в Бельгии. Проникнутый этими убеждениями, я готов выполнить в согласии с моими союзниками взятые на себя обязательства во всем их объеме и в части, касающейся меня, я не колеблюсь ответить на призыв Вашего Величества: уже отдан приказ, чтобы были собраны необходимые войска»[961]. Таким образом, российское правительство было готово к началу открытой интервенции против бельгийской