– Ты уверен, что Рэд любит меня по-прежнему, даже теперь? – Она тяжело сглотнула внезапно пересохшим горлом. – Уверен, что она потянется ко мне через тьму?

Уже потянулась.

Голос. Тот самый, из ее снов. Он просочился между корнями, немногим громче самой тишины. Нив бросила взгляд на Солмира, но он, похоже, ничего не слышал – будто слова предназначались ей одной.

Она потянулась к тебе и отыскала свой ключ, продолжил голос, когда она снова обернулась к Древу. Теперь все зависит от тебя и твоего выбора, Нивира. Королева Теней.

– Разумеется, уверен, – отозвался Солмир через миг после того, как ей ответил бесплотный голос. Нив подскочила и обернулась; он стоял прямо за ней, ближе, чем она ожидала. Так близко, что она ощутила щекой легкое касание его волос и увидела у него в глазах такую решимость, словно падший Король только что совершил некий выбор.

– Ты достойна того, чтобы тянуться к тебе через тьму, – произнес он.

И поцеловал ее, взяв за подбородок.

Настоящим поцелуем, даже более настоящим, чем перед теневой стеной. Настоящим и вливающим в ее тело всю магию до последней капли, опустошающим его до дна и наполняющим ее. Таким настоящим, что она должна была хотеть вырваться, но не хотела.

Прежде, чем Нив смогла осмыслить хоть что-нибудь, Солмир разорвал поцелуй и оттолкнул ее от себя, в бурлящую туманом темноту между корнями.

Нив невольно зажмурилась. Дыхание у нее зачастило, сердце загрохотало. Так сильно, что казалось, будто ее сердцебиение возвращается откуда-то эхом, будто что-то еще перекликается с громом ее пульса.

Открыв глаза, она увидела Древо.

Она думала, что легко уснет на корабле. Тихий скрип снастей, мягкая качка – этого достаточно, чтобы без усилий погрузиться в сон. Эммон ведь смог. И теперь лежит, большой и теплый, и храпит рядом с ней на слишком узкой для двоих койке, отдыхая от наконец отступившей дурноты.

А вот к Рэд сон никак не придет.

После ужина – да, из сушеного мяса и какого-то хлеба, но очень пряных и намного более вкусных, чем на первый взгляд, – моряки ушли на палубу курить, а Каю научила их компанию одной игре из Ниоха, в которой нужно было бросать гладкие камешки на доску с ячейками, а победителем выходил тот, у кого набиралось наибольшее их число, кратное четырем. Рэд не так хорошо ладила с подсчетами, чтобы часто побеждать, а вот Раффи, Эммон и Лира выиграли почти столько же раз, что и Каю. Раффи делал вид, что ему скучно, но, когда Каю со всех сил ткнула его в плечо, искренне улыбнулся, а потом они еще несколько мгновений смотрели друг на друга так, словно окружающих рядом не было.

Однако, едва Раффи заметил взгляд Рэд, улыбка его потухла. Он ушел на другой край стола и больше с Каю не заговаривал. После еще нескольких партий все, кроме него, отправились спать. Раффи же отговорился тем, что пока не устал, хотя глубокие тени у него под глазами выдавали обратное.

Лежа в постели рядом с Эммоном и глядя на темные балки над головой, Рэд вздохнула. А потом мягко освободилась из его объятий и тихо пошла к лестнице, ведущей на палубу.

Выбравшись под темное небо, она решила, что наверху одна. Только у штурвала оставался матрос, следящий за тем, чтобы судно не сбивалось с курса, но команда на пассажиров внимания не обращала.

Рэд отправилась на корму маленького парусника, чувствуя босыми ступнями грубые деревянные доски палубы. Подойдя к перилам, она сняла капюшон и запрокинула голову, подставляя ветру оплетенные плющом волосы. Вокруг было слишком темно, чтобы их кто-нибудь мог разглядеть, не подходя вплотную.

– Что, и тебе не спится?

Она отпрянула, настороженно выбрасывая вперед ладони.

– Тени меня раздери, Раффи!

Тот лишь поднял одну бровь и сделал глоток из сколотой глиняной кружки, которую держал в руке.

– И раздерут, если будешь так дергаться.

Рэд сменила оборонительную стойку возмущенной. И фыркнула, опираясь локтями на перила.

– Думаю, что я вправе быть немного дерганой, с учетом всех обстоятельств.

– С этим я спорить не стану.

Раффи поболтал булькнувшей кружкой, отхлебнул вина и протянул кружку Рэд. Та приняла ее, тоже сделала глоток. Поморщилась.

– Не медусийское, – заметил Раффи, забирая кружку.

– Не медусийское, – согласилась Рэд.

Они погрузились в уютное молчание, прислушиваясь к плеску волн о борта корабля.

– Как думаешь, она вернется уже другой? – заговорил наконец Раффи. – То есть я знаю, что невозможно совсем не… измениться от такого. Но, как тебе кажется, с ней… – он запнулся, словно не в силах был подобрать слова для того, что хотел спросить.

Рэд сложила пальцы в замок. Даже в сумраке, лишающем предметы красок, зелень в ее венах бросалась в глаза – неуместная в серо-синей морской ночи.

– Ты пытаешься понять, не случится ли с ней то же, что со мной.

Раффи ничего не ответил, и по его молчанию она поняла, что права.

Диколесье зашелестело у нее вдоль спины и выпустило новые листья над лопатками. Словно подсказывая ответ.

– Она сделала выбор, – тихо продолжила Рэд. – В той роще. Ты сам видел. Она вобрала все тени и превратила их в часть себя.

– Но у нее не было никакого выбора, – сказал Раффи голосом, резким в тишине. – В отличие от тебя. Ты влюбилась, и потому впустила в себя корни, а она… ей пришлось закрывать врата, и она закрыла их самым очевидным способом. Это не одно и то же.

– Да, не совсем одно и то же, – признала Рэд. – Но решение все равно было за ней.

Раффи напрягся. Снова повисло молчание, но уже переставшее быть уютным и дружеским. Почти готовое взорваться.

Рэд вздохнула и принялась заплетать волосы – и для того, чтобы занять руки, и для того, чтобы убрать пряди с лица.

– Нив сделала первый шаг к тому, чтобы стать моим отражением. Потому зеркало в башне и раскололось. Она уже впускает в себя Тенеземье, как я впустила Диколесье.

Под ребрами у нее созрел очередной бутон, распустившийся цветком между органами в грудной клетке. Лес соглашался.

– Только во что оно ее превратит? – мучительно яростно зашептал Раффи. – Рэд, если ей придется сделать ради Тенеземья то же, что ты сделала ради Диколесья, то чем она таким будет, когда вернется?

– Нив. Она будет Нив. Той, кем всегда была, – упрямо ответила Рэд и прислушалась, ожидая ростков и побегов внутри себя, чтобы узнать, что Диколесье с ней согласно.

И ничего не ощутила.

Она стиснула зубы, чувствуя к внутреннему лесу растущую злобу впервые с того дня, как он вернул ей Эммона.