часа я специально подхожу к кассе, чтобы купить что-то еще: ледяной масала-латте – семь долларов; булочка с черникой и шоколадной крошкой – три пятьдесят; багет с моцареллой и томатами – девять пятьдесят (плюс налог).

Наконец я отправляю тексты двум своим главным читателям.

Бабушке – невычитанный, черновой вариант с начала и почти до самого конца. Я остановилась на последней главе, потому что ничто из придуманного мной не подходит. Надеюсь увидеть в ее реакции какую-то подсказку, как выстроить кульминацию. Розмари я шлю другой текст. «Не знаю, как у тебя со временем, – пишу я, – но с удовольствием заплачу тебе за новый раунд критики!»

Мы не разговаривали после концерта, и, если быть до конца честной, я скучаю по ней, и это довольно неожиданно и опасно. Я хочу, чтобы она желала видеть меня частью своей жизни. Хочу произвести на нее впечатление. Это внезапное желание пугает меня: скоро мне наверняка придется выбирать между ней и Калебом. И, удивительно дело, выбор не так очевиден.

Сцена, которую я представляла себе раньше (мы у алтаря), меняется: на этот раз Розмари в белой фате и сияющая я в роли подружки невесты, хотя мне не совсем понятно, кто же жених.

Странно, но я успокаиваюсь, когда пишу об этом; необъяснимым образом эта сцена предполагает некое отпущение грехов.

Через сорок восемь часов (слишком долго) Розмари отвечает: «Конечно! Постараюсь прочитать как можно скорее».

На этот раз я высылаю отрывок, в котором рассказываю свою первую историю: про Адама. Хочу, чтобы она воспринимала меня по-другому.

Но бабушка читает быстрее – у нее есть мотив спешить – и звонит мне через несколько дней.

– Наконец-то! – говорит она вместо приветствия.

– Ха-ха, да, но я не уверена, что это нечто стоящее.

– Это так. Признаюсь, больше всего мне понравилось взаимодействие между женщинами. А что касается парня… – долгая пауза, бабушка негромко дышит на другом конце трубки, – у них ровные и нормальные отношения. Так что жаль, что рассказчица стремится навредить себе, когда она наконец-то влюбилась.

Пытаясь переварить сказанное, я сопротивляюсь желанию спросить: «С чего ты взяла, что она влюблена?» Положив Ромео на колени, я чувствую себя заземленной – хотя бы ненадолго.

– Возможно, она и впрямь боится, – я пытаюсь сформулировать свои мысли, – любви: не только быть любимой, но и любить самой. И поэтому она ведет себя так, чтобы ее не могли полюбить, понимаешь? Когда ее отвергнут, она будет знать почему; ее судьба в ее руках.

– Неплохая гипотеза! Но что за чушь, любой способен любить. – С ноткой понимания в голосе она добавляет: – Ты соотносишь себя со своей героиней?

От нее ничто не ускользнет.

– Немного, – выдыхаю я. – Моя книга отчасти об этом. Если мои собственные отношения закончатся из-за того, что я сделала и о чем написала, то как я могу позволить себе любить человека, который однажды покинет меня?

Повисает пауза. Затем бабушка снова говорит, мягко, но прямо:

– Если у тебя будет выбор между контролем и любовью, что ты выберешь?

Я молчу. Можно ли выбрать и то и другое?

– Нужно подумать, – вздыхаю я в конце концов и принужденно смеюсь в надежде на то, что она оставит эту тему, снимет меня с крючка. – Спасибо, что прочитала, бабуля, – продолжаю как можно бодрее. А потом, когда осознаю, как мало времени у нас осталось, я добавляю: – Не знаю, что буду делать без тебя.

– Все будет хорошо, – успокаивает она и добавляет со смехом: – А если ты будешь постоянно перечитывать мои мемуары, ты и вовсе не заметишь моего отсутствия.

Это не прощание, пока нет, поэтому я не прощаюсь.

– Скоро увидимся! – говорю вместо этого.

Это звучит как приказ, и так оно и есть.

* * *

Ключ от моей квартиры – серебряный. Ключ Калеба – золотой. Мне нравится звук, с которым они сталкиваются в моей сумочке. Мне нравится мягкий щелчок, когда каждый ключ идеально подходит своему замку.

Сегодня запах жареных овощей и запеченной курицы проникает через дверь моей квартиры в коридор, прекрасно передавая иллюзию – или реальность – того, на что теперь может быть похожа наша совместная жизнь: в горе и в радости, в болезни и в здравии. Мне так повезло, что он рядом. Мой парень.

(«Он славный мальчик, Наоми», – сказала бабушка.)

Дверь распахивается, и при виде Калеба у плиты мое сердце замирает. Через колонки доносятся голоса ведущих его любимого подкаста «Затишье».

– Пахнет потрясающе, – замечаю я.

Он выключает плиту и колонки.

– Привет! Все почти готово. Как прошел твой день?

– Неплохо. – Я открываю банку с кошачьим кормом. Ромео мгновенно прибегает на звук. Поворковав над ним, иду в ванную, раздеваюсь и вычищаю его туалет. Мне всегда кажется, что во время этой процедуры грязь и пыль осядут на моей коже и волосах, поэтому выгребаю его лоток голышом, перед душем. Это мой ритуал.

Льется вода. Наношу шампунь от перхоти, пока мыльная пена собирается вокруг пальцев ног, окружая сток. Мои глаза закрыты, а кончики пальцев ног давят на пол, даря легкость, и внезапно с необратимой ясностью – кто-нибудь неожиданно метнется перед машиной, и мы не успеем затормозить – я наконец-то понимаю, каким будет конец.

Парень главной героини погибнет в последней главе в результате загадочной трагедии, тем самым невольно создав пожизненную связь между двумя женщинами, которые пережили это. Несмотря на всю ложь и обман, притворство и недопонимание, их ждет прощение, исцеление и счастливая жизнь. Я чиста душой и телом.

Выключаю кран, и все это кажется еще более очевидным – другого конца и быть не может. Смерть – это сосуд для выплеска всех уродливых, противоречивых эмоций; она также дает возможность уклониться от ответов, не задавая вопросов. Я подарю себе желаемое, пусть только на бумаге.

Вытеревшись полотенцем, стою голышом на коврике и лихорадочно конспектирую главу с помощью «Заметок» на своем телефоне, и тут – посреди общего горя – мне приходит уведомление от «АОЛ».

Розмари прислала свое мнение об отрывке, посвященном Адаму:

Мне очень понравилось, это откровенно, уязвимо и трогательно. Скажу прямо: гораздо лучше, чем прошлый текст. Пиши еще!

Я сижу, задумавшись над ее ненавязчивым комплиментом – «трогательно», «откровенно», «понравилось, – пока Калеб не зовет меня из кухни. Перейдя в спальню, кладу телефон экраном вниз на прикроватную тумбочку и переодеваюсь в спортивные брюки и футболку.

Калеб улыбается при виде меня. Он расставляет тарелки с едой, зажигает свечу с ароматом ванили и откупоривает два янтарных эля.

Мы сидим, едим мясо и овощи, и