Ее не очень беспокоило, что родители Виталика отреклись от будущего внука. Ещё раскаются, ещё приползут, а она не знает, допустит ли их ко внуку или нет.

У Клавы открылся разговорный дар, которого раньше никогда за ней не наблюдалось. Наверное, так преломились в ней пережитые чеченские приключения. Она теперь смотрела на всех людей невольно свысока: что вы пережили, что вы знаете?! Ходили ли по лезвию жизни?! На всех смотрела свысока – кроме мальчика-Учителя. Мальчик ничего не пережил Сам, но Он был наделен иным знанием. И Клава открыла в себе способность нести Его знание – подкрепленное собственным своим опытом.

Вроде бы, Клава говорила теми же словами, что и Учитель, но некоторым её объяснения казались доходчивее.

– Ну что, бабы, мы ж понимаем, что вся жизнь – парная. Ни без бабы не обойтись, ни без мужика. А выдумали: Бог-Отец, но без Матери! Это как понимать?

– На то Богородица была, – возразила интеллигентного вида паломница.

– Так ведь – не ровня. Скрестите-ка орла с лягушкой. Божеское творчество – небесное, Небо и Землю Богородице не родить, а о Небе и Земле вся речь. Кто Небо сотворил? Бог-Отец, да? С этим и попы согласны. А как же Ему Одному удалось? Они Вдвоем и творили: Бог-Отец и Богиня-Мать – Небо и Землю, понятно? Ты с мужем – мокрого ребенка, а Они Вдвоем – Небо и Землю. Богу – Богову работу. У каждого – свой уровень. Да и тоска ведь – Одному. Ты бы хотела – всю жизнь одна? Так за что же Бога так – оставлять Одного?! И не на всю жизнь, а даже гораздо дольше!

* * *

Господствующее Божество, наскучив одиночеством, решилось вновь предаться мечтам о Собственном своем разделении на любящих Небесных Супругов.

Их дом – вся Вселенная, конечно же. Но тем самым и нет у Них дома. Потому что дом – противоположен окружающему миру. Дом – это когда можно закрыть дверь и остаться внутри, вдвоем. Им же невозможно закрыть дверь. Мощный и непрерывный рев Вселенной можно лишь приглушить, можно лишь привыкнуть к его рокотанию – но выключить невозможно.

С этого и началась Их беседа:

– Ах, Дорогой, да выключи Ты этот грохот. Невозможно же! Живем как на вокзале.

– Дорогая, это мольбы и страсти. Пока есть жизнь, будет и этот грохот. Я не могу их выключить. Тихим был только Хаос.

– А что вообще Ты можешь?!

– То же самое, что и Ты: у Нас равные возможности.

– Но Ты все-таки мужчина. Хотя – какой Ты мужчина, если ничем не отличаешься? Договорились просто: Ты, видите ли, среди Нас – мужчина.

– А Ты хочешь поменяться?!

– Не знаю. Кажется, ничего Я уже не хочу. Что же, так и заниматься всё время этой мелочью на планетах? Надоело, честное слово!

– Давай займемся Друг Другом.

– Давай! Я только об этом и твержу. А как?!

– Ну – поговорим.

– Вот именно – поговорим! Только и можем, что поговорить. Но не можем заняться Собой.

– А как это – Собой?! Да и понравится ли?!

– Последние планетяне и планетянки занимаются – и им нравится!

– Мало ли, чего им нравится. Все эти кожные ощущения им тоже нравятся.

– Да, а Мы можем только смотреть, как они млеют от удовольствия. Жалкие, слизкие, смертные – а вот млеют себе, а Мы не можем.

– Именно потому, что Мы-то – не слизкие и не смертные. А значит и чувствилища иметь не можем. А где нет чувствилища – там нет и ощущений.

– А Я хочу и того, и другого: и слизи, и бессмертия!

– Так не бывает. Или – или.

– Зачем же тогда Наше всемогущество, если везде это противное слово «невозможно», везде препоны?! А Ты ничего не можешь сде…

Тут прямо на полуслове Оно выключило воображение. И с облегчением убедилось в Своем единстве и неделимости. Хорошо что состоявшаяся беседа – всего лишь повернувшая вкривь мечта, хорошо что можно мгновенно рассеять воображенных собеседников. Такая непрерывная перебранка – хуже чем непрерывный рев Вселенной, чем стенания страдающей жизни.

А если бы Оно в минутном замешательстве поверило бы в мираж вечной взаимной любви и разделилось на Него и Нее?!

Слава Себе, что Оно этого не сделало. Ведь тогда уже ничего нельзя было бы поправить.

Разделение приносит больше борьбы, чем любви. Оно поставило вселенский опыт, убедилось – и не сделает этой поистинне роковой ошибки! Нет-нет, коротать вечность можно только в блаженном единстве с Самим Собой – то есть в одиночестве. А то с ума сойдешь от непрерывных распрей!

* * *

Дионисий привык и совершал исцеления каждый день. А когда не получалось, ясно, что сами немощные и виноваты – не очистили мысли, не покаялись искренне, не поклонились Небесным Супругам.

Свои действия он мысленно называл святотехникой. Подошел старик, согнутый в пояснице. Клава, приведшая старика, приговаривала:

– Сейчас выздоровеешь, дедушка. Учитель скажет слово, попросит Отца и Матерь Своих Небесных – Они и излечат. У нас и не такие излечивались. Всё хорошо будет, дедушка. Раз пришел к нам, раз поклонился Учителю – значит всё будет хорошо.

– Только – того, – просипел страждущий. – Я уже у одного лечился – экстраспеца. И – ничего.

– Потому что все они шарлатаны, – без малейшего сомнения заверила Клава. – Только у нас прямая Истина, нашему Учителю, своему Сыну, Небесные Супруги прямо из рук в руки передали.

Старик радостно закивал.

Дионисию всегда весело в такие минуты. Он – совершает чудеса, Он повелевает волей и самой судьбой этого очередного пришельца, и многих других. Люди кажутся маленькими далеко внизу – как маленькие футболисты, бегающие, чтобы развлекать его. А Он – сверху – вершит ими с почти Божественной силой.

Сомнений в Себе Он не испытывал. Даже в тех случаях, когда никакого улучшения не происходило – всё правильно, не каждому желает помогать Божественная Чета! Но такое случалось редко – хоть малое улучшение наблюдалось почти всегда, и любое облегчение сразу зачислялось в чудеса.

Старик смотрел с почтением и надеждой. Отрок перед ним – святой и сильный, Ему доступно то, чего никогда не сделать самому старику. Все свершится силой и волей Божией, явленной через Отрока. Легко и прекрасно – довериться.

Дионисий, торжествуя, протягивает руку. Он чувствует, определенно и ясно чувствует, как Божественная сила льется из Его руки в старика. В диагноз Он не вникает: Божественная Сила Сама разберется, куда приложиться.

Старик тоже в восторге: настал счастливый миг, Святой притронутся к нему – и он распрямляется наполовину. Какая разница – что наполовину, а не полностью. Все-таки он стал прямее, чем был уже много лет. Чудо свершилось.

– Чудо! – возгласила Клава. – Божественное Чудо!