18 июля Россия объявила всеобщую мобилизацию. Встревоженный германский посол добился аудиенции у российского императора. 19 июля российские контрразведчики расшифровали телеграмму австрийского посла в Петербурге Сапари министру иностранных дел Бертхольду.

В телеграмме, в частности, говорилось, что во время аудиенции «император якобы высказал живейшее сожаление, что отмена мобилизации невозможна по техническим условиям, и дал слово, что его армия не нападет первая. Его величество отнесся якобы к сообщению германского посла с видом человека, отнюдь не отдающего себе отчета в серьезности положения и важных последствиях его мероприятия… Императору Николаю, по-видимому, внушили, что наподобие русской, и германская контрмобилизация ничего не значит — взгляд, разделяемый, по-видимому, и Сазоновым. Подстрекатели к войне, среди которых министр внутренних дел играет первую роль, по-видимому, повлияли на императора указаниями на воинственное настроение, опасное в настоящее время даже для престола, из чего вытекает безусловная необходимость, чтобы "что-нибудь произошло"».

По воспоминаниям Пурталеса, имена «подстрекателей к войне» ему стали известны из беседы с министром двора Фредериксом, который дал понять, что «приказ о мобилизации был проведен под давлением военного министра Сухомлинова и министра внутренних дел Маклакова. Из них первый находился под страхом внезапного нападения, а последний сумел убедить императора Николая в том, что внутреннее положение России настоятельно требует какого-нибудь исхода».

Обмен телеграммами между Николаем и Вильгельмом продолжался, но исход переговоров был уже очевиден. Ранним утром 18 июля австрийский император Франц-Иосиф после докладов Конрада и Бертхольда дал согласие издать указ о всеобщей мобилизации. В тот же день русская контрразведка перехватила и дешифровала телеграмму Бертхольда австрийскому послу в Берлин: «Согласно приказаний императора решено войну против Сербии продолжать. Оставшаяся часть армии мобилизуется и сосредоточивается в Галиции. Первый день мобилизации 4 августа. Приказ о мобилизации будет объявлен сегодня 31 июля. Просьба сообщить предполагаемый в Берлине первый день мобилизации».

В сводке сведений, поступивших в ГУ ГШ, отмечалась активизация вооруженных сил Австро-Венгрии в приграничных районах. Под войсковую охрану были приняты галицийские и буковинские железнодорожные сооружения. На совещании в штабе XI корпуса во Львове присутствовали представители польских националистических организаций. На нем «было намечено осуществление следующих задач в пределах России: прервать телеграфные сообщения, попытаться испортить железнодорожные мосты, организовать покушения на отдельных лиц, усилить агитацию в пользу польского восстания». На железных дорогах Германии была выставлена военная охрана. На станциях между Берлином и Кенигсбергом на запасных путях стояли оборудованные вагоны. 17 июля было прекращено движение товарных поездов.

19 июля (1 августа) посол Германии в России граф Пурталес после отказа министра иностранных дел России Сазонова дать благоприятный ответ вручил два варианта ноты с объявлением войны. В сводке сведений, поступивших в этот день в ГУ ГШ, значилось следующее: «Штаб Киевского военного округа сообщает, что в Галиции призываются все военнообязанные всех возрастных классов». В дневнике Николая II записано в этот день было следующее:

«19 июля. Суббота.

Утром были обычные доклады. После завтрака вызвал Николашу и объявил ему о его назначении верховным главнокомандующим впредь до моего приезда в армию…

Погулял с детьми. В 61/2 поехали ко всенощной. По возвращении оттуда узнали, что Германия объявила нам войну…»

В этот день вечером части 5-го германского корпуса вошли в Калиш и устроили там резню мирного населения. Первая мировая война началась. Однако, объявив войну, Германия поспешила взвалить ответственность за этот шаг на Россию. Российские контрразведчики перехватили телеграмму итальянского министра иностранных дел Сан-Джулиано послу Италии в Санкт-Петербурге Р. Карлотти. В ней говорилось: «Германский посол только что сообщил мне, что император Вильгельм издал сегодня около пяти часов приказ о мобилизации вследствие внезапного нападения, произведенного русскими войсками на германскую территорию. Таким образом, Германия находится в состоянии войны с Россией и, следовательно, Франция также нападет на Германию». Николай II, прочитав телеграмму, поставил пометку: «И тут ложь».

Россия ответила на объявление войны взрывом патриотизма. «Толпы народа всякого звания и положения ходили по улицам с царскими портретами и флагами и пели "Спаси, Господи, люди Твоя". Кричали бесконечное "ура"», — писал в своих воспоминаниях жандармский генерал А. И. Спиридович. Пресса нагнетала обстановку, сообщая, что немцы задержали на границе поезд с императрицей Марией Федоровной, которой пришлось вернуться в Данию. Муссировалось известие о том, что великий князь Константин Константинович должен был пешком перейти границу.

В Петербурге было разгромлено германское посольство. Впоследствии А. И. Спиридович вспоминал: «Погода была дивная. Невский полон народу… По Морской бежал народ, скакали извозчики, неслись автомобили. Громадная толпа с царским портретом впереди шла к посольству (германскому. — Б. С). Слышались ругательства, угрозы в адрес Германии, императора Вильгельма… Толпы народа вперемешку с извозчиками и автомобилями запрудили всю площадь и тротуары около посольства. Напротив здания, к стороне Исакия, горел громадный костер.

Это жгут вильгельмовские портреты, — сказал подбежавший ко мне юркий молодой человек и, прибавив, что скоро будет еще лучше, убежал… Кипы бумаг полетели из окон верхнего этажа и полетели как снег, посыпались листами на толпу. Летели столы, стулья, комоды, кресла. Все с грохотом падало на тротуары и разбивалось вдребезги. Публика улюлюкала и кричала "ура". А на крыше здания какая-то группа, стуча и звеня молотками, старалась сбить две колоссальные конные статуи.

Голые тевтоны, что держали лошадей, уже были сбиты. Их стянули с крыши под восторженное "ура", стащили волоком к Мойке и сбросили в воду. Рядом на тротуаре стоял городовой. Кругом меня все галдело. Галдела интеллигенция. А из окон посольства все летели, летели разные предметы. Раздававшиеся при этом треск и грохот вызывали "ура". Чем сильнее был треск, тем громче было "ура" и улюлюканье. Полиция только просила не ходить на тротуар перед посольством. Эскадрон был наготове. На площади был сам министр внутренних дел Маклаков и только что назначенный новый градоначальник князь Оболенский.

Вдруг пронеслось, что на крыше громилы нашли труп убитого человека. Это был русский, долго служивший в посольстве. В группе начальства заволновались. Со стороны эскадрона жандармов послышалась команда. Публику стали просить расходиться. Никто не слушался. Появилась пожарная машина, в толпу направили струю воды, и все с хохотом стали разбегаться. Я сел в экипаж и поехал телефонировать своему начальнику. По дороге обогнал большую толпу. Шли громить австрийское посольство, но полиция не допустила погрома. Я доложил обо всем генералу Воейкову. Он просил меня остаться до утра. Утром, по дороге на вокзал, я заехал посмотреть на посольство. Жуткая картина. Колоссальное здание зияло разбитыми окнами. На крыше покосившиеся лошади, их не сумели сбить. Тротуары завалены грудами обломков и осколков. Полиция не позволяет приближаться. Публика смотрит молча. Все ходят посмотреть на Мойку, на сброшенные статуи».