— Что?! — я подпрыгнула столь высоко, что едва не ударилась макушкой о потолок машины.

Умберто уставился на меня в полном недоумении:

— В каком смысле «что»?

К порядку его призвал лишь возмущенный гудок летящего на нас грузовика. Моему спутнику пришлось снова обратиться к безопасному вождению.

— Что — в смысле отец, — сочла нужным пояснить я, когда немного отдышалась. — Адвокат Луиджи Мизини — отец Боккаччо? Как это может быть?!

— Что же тут удивительного, — Умберто пожал плечами. — Билл Боккаччо — известный своими подвигами с богатыми вдовами урожденный Луиджи Мизини-младший. Просто поменял человек паспорт за океаном. Да у него этих паспортов столько же, сколько липовых биографий. О нем можно целый роман написать. Займетесь на досуге, если наше приключение закончится благополучно.

— Мне больше нравится слово «когда»…

— Ваше право, — не стал спорить Умберто. — Возвращаюсь к моему повествованию. Круг лиц, знающих о дискете, расширился. Боккаччо, в свою очередь, не удовольствовался путаными объяснениями вашего отца о том, что находится в сейфе банка. Он начал наводить справки. У него же профессиональное чутье на деньги. А такие деньги не могли не пахнуть. Таким образом информация попала ко мне.

— Да… значит, мой отец жив…

Я не успела ни обрадоваться, ни огорчиться такому повороту событий.

— К сожалению, нет. Он погиб весьма нелепо — разбился на собственной машине.

— Хм-м…

— И вас начали искать многие люди.

— Точно.

— Вот и вся история. Больше мне вам сказать нечего. К тому же мы приехали.

Я огляделась. Умберто припарковал машину на привокзальной площади какого-то малюсенького городка.

— Вы же сказали, что по железной дороге нам ехать опасно.

— По этой — нет, — он усмехнулся и жестом пригласил меня выметаться на улицу. — Доводилось ли вам путешествовать в товарных вагонах?

Я поняла, что меня ждет. Также я поняла, что могу говорить все что угодно о вреде экстремальных переездов, меня никто не услышит. Я находилась во власти человека, которого боялись храмовники, и если уж ему взбрело в голову поместить меня в товарный вагон, он это сделает, что бы я ни думала по этому поводу.

* * *

Я тащилась за Умберто по насыпной дорожке между товарными составами. Он шел уверенно, широкими шагами меряя мелкий хрустящий под толстой подошвой ботинок гравий. Я же семенила, едва сдерживаясь, чтобы не разрыдаться, чувствуя себя телкой, которую ведут на бойню.

«Господи! — думала я. — Этот человек меня убьет. Зачем ему сохранять жизнь какой-то девчонке? Его ничто не остановит. Он застрелит меня. Есть ли у меня выход? Могу ли я спастись? Господи, ну помоги же мне, господи!»

Знаете, порой удивляешься, насколько превратно могут понять тебя на небесах. Не прошло и пары минут с момента моей последней молитвы, как Умберто остановился, словно натолкнувшись на невидимый столб, присел и начал опасливо озираться. Я повторила его маневры. Где-то за вагонами шуршал гравий. Я закатила глаза, ругая своего спутника за маниакальную осторожность. И тут я не поверила тому, что увидела. В трех вагонах от нас мелькнула до омерзения знакомая голова одного из «коричневых». Как они нас нашли? Почему мы не видели погони — об этом уже никто не узнает. Умберто молниеносно выхватил пистолет и прицелился. Я лишь ухмыльнулась. Кого он вознамерился напугать оружием, недавно побывавшим в воде? Может быть, на ошалевших туристов этот трюк еще и произвел какое-то впечатление, но на храмовников… хм, сомневаюсь. Так и произошло. Парень в коричневом даже не подумал прятаться.

— Вот же нахал! — Умберто зло сплюнул под ноги и нажал на курок.

Прозвучал выстрел. Я охнула и инстинктивно бросилась под вагон.

Не помню, что произошло дальше. Я полезла по шпалам назад, желая только одного — спрятаться от всех: и от Умберто, и от ребят в коричневых пиджаках.

Не поверите, но в центре Италии, на вокзале, пусть и товарном, но тоже вполне обжитом месте, началась настоящая перестрелка.

Я запоздало испугалась того, что это самое оружие, вполне дееспособное, Умберто держал у моего виска и готов был пальнуть из него в любую минуту. А я-то еще потешалась в душе! Ну его ко всем чертям, компаньона. Кукиш ему с маслом после такого, а не половина денег Храма. К тому моменту, как мы остановились на вокзальной площади, я для себя уже твердо решила, что, если представится возможность, я сбегу от Умберто, доберусь до банка, возьму дискету, а потом передам ее Илье. И пусть будет то, что должно быть. Я не поверила палачу. Люди, занимающиеся столь благой миссией, как сохранение тайн древности для потомков, не могут быть безапелляционно жестокими. Они найдут решение нашей общей проблемы, оставив мне жизнь. Иначе и быть не может.

И если уж вышло так, что судьба не оставляет мне иного пути, то лучше выбрать более основательных храмовников, чем закоренелого убийцу Умберто. В конце концов, это справедливо с точки зрения истории. К тому же кто он такой, этот Умберто, чтобы я верила его россказням о Храме. Послушать, к примеру, меня или любого другого сотрудника нашего агентства, так наш начальник Дракон — самое кровожадное существо на свете. Но у него есть семья. А жена его даже любит. Как это у нее получается, ума не приложу. Но ведь факт остается фактом. Так что, может быть, мне повезет, я окажусь права, и храмовники лишь похвалят меня за сознательность.

С этими судорожными мыслями я ползла прочь от перестрелки.

В какой-то момент я сообразила, что продвигаюсь достаточно стремительно и, судя по отдалившимся звукам боя, нахожусь уже на приличном расстоянии от стреляющих. Кроме того, впереди закончились вагоны. Я застряла под последним. Сохраняя предельную осторожность, высунула голову и огляделась. Никого рядом не было. Где-то совсем далеко, средь гула населенного мира, раздались завывания полицейской сирены. Значит, скоро стрельбе придет конец. Какими бы ожесточенными друг против друга ни были противники, вряд ли им придет в голову палить из пистолетов в присутствии стражей порядка.

А вокруг меня царили почти первозданная тишина и пустошь. На соседних рельсах, поблескивая округлыми боками, покоились стальные цистерны. Круглое солнце медленно опускалось за горизонт. Сердце мое потихоньку поддавалось общему настроению природы и успокаивалось, все тише и тише ударяясь о ребра. Вскоре и дыхание пришло в норму. И тут за цистернами раздался страшный лязг, похожий на раскат грома. Пахнуло пылью, и неведомая сила привела в движение сотни колес. Состав двинулся. Меня словно пнули. Я вылетела из-под вагона, пролезла под цистерной и ринулась на движущийся деревянный бок. Куда направлялся поезд, я не знала, да это и не имело значения. Он являлся моим единственным шансом на спасение. И я не могла им не воспользоваться. Я прицелилась и прыгнула на подножку вагона. Что делать дальше, я не понимала. Я чувствовала себя букашкой на грохочущей махине. Скажи мне кто-нибудь в тот момент, что висеть на несущемся по дороге грузовике страшно, я плюнула бы ему в лицо. Да несущийся грузовик по сравнению с этой громадиной — детский аттракцион!