— Кто-то, пострадавший когда-то от Гильдии, в чем, возможно, был замешан Терас Квит, теперь хочет отомстить, — рассуждал он.

— Но Терас Квит мертв, — напомнила ему Мила.

— Зато Бледо жив, — ответил Ромка. — А он сын Тераса — сын предателя.

Ромка заметно оживился.

— Смотри, все сходится! Во-первых, то, о чем мы уже говорили: кто-то пытался проникнуть в Золотой глаз именно тогда, когда там появился Бледо. Потом… Вспомни, что случилось с Платиной в Театре Привидений! Бледо сидел около нее — в соседнем кресле! Что, если это Бледо кто-то хотел поразить заклинанием? А Платина пострадала только потому, что оказалась с ним рядом. И та, другая, девушка из златоделов? Она ведь тоже попала под действие заклятия, когда стояла рядом с Бледо!

Ромка многозначительно повторил:

— Все сходится.

Какое-то время ребята шли молча. Каменных старцев, охраняющих кладбищенские ворота, уже не было видно — они остались далеко позади. Тишина кладбища сменилась оживленным гулом троллинбургских улиц. В конце февраля потеплело, и город зашумел больше обычного. Горожане наводнили магазины. В «Пороховой стреле» покупатели выбирали ступы: примерялись, хлопали дверцами, с восторгом рассматривали хромированные детали. В «Пани Сабо-де-Туфля» полным ходом шла распродажа. Из магазина, торгующего досками и аксессуарами для игры «Поймай зеленого человечка», с новенькой доской под мышкой вышел пузатый рыжебородый гном, следом за которым семенила целая орава его детишек.

Все это время Мила думала над словами Ромки и, периодически боковым зрением замечая на себе его взгляды, чувствовала, что они думают об одном и том же. И только когда ребята сошли на почти безлюдную улицу, ведущую прямо к Львиному зеву, Мила наконец решилась.

— Ромка, а ведь все то же самое можно сказать и обо мне, — произнесла она, не глядя на друга. — Когда Лютов упал, я стояла к нему ближе всех. А когда это случилось с Анфисой, кроме меня возле нее вообще больше никого не было. И может быть… — Она на миг задержала дыхание. — Может быть, ты не ошибся и в Львиный зев пытались проникнуть из-за меня, раз все остальное совпадает. Все точно, как с Бледо, так ведь?

Она требовательно вскинула глаза на приятеля.

Ромка тяжело вздохнул и отвел глаза, словно ему стало неловко.

— Наверное, да, — нехотя согласился он и сильно нахмурился. — Но я не понимаю, при чем здесь ты. Хоть убей — не понимаю.

До самого Львиного зева они больше не проронили ни слова. Мила не знала, о чем теперь думал Ромка, но у нее в голове беспрерывно крутилось два вопроса. Кто мог так сильно ненавидеть Гильдию, чтобы объектом своей мести выбрать Бледо, вся вина которого состояла лишь в том, что он был сыном пособника Гильдии? Кто мог с той же одержимостью ненавидеть ее, Милу, и столь же упорно преследовать ее?

Уже у самых ворот Львиного зева она точно знала, что такой человек есть. Последний раз его лицо она видела в зеркале Анжелы, которое случайно упало с каменной статуи кикиморы прямо ей в руки.

Когда Ромка опускал рычаг, чтобы открылась дверь в Дом, Мила почти не сомневалась, что имя этого человека — Лукой Многолик.

Не зря Северное око дважды показывало ей его лицо. Это могло означать только одно — они должны снова встретиться.

* * *

За последующие две недели никаких значительных событий не произошло. Мила больше не встречала старуху, одновременно похожую на тень и на призрак. Не было никаких вестей о новых попытках проникновения в Дома факультетов. Видений у Милы тоже больше не случалось.

Правда, ей по-прежнему снились сны о Многолике, и каждый раз после такого сна она просыпалась в холодном поту. А в Троллинбурге за это время еще с двумя людьми произошло временное помешательство на почве страхов, после чего их обоих, как и многих до них, увезли во Внешний мир. Ни Лютов, ни Анфиса, ни Платина, ни еще одна девочка из Золотого глаза, имени которой Мила не знала, в сознание до сих пор не пришли. Как говорила госпожа Мамми, их состояние было «стабильно плохим».

В очередной субботний день Мила сидела одна в своей спальне в Львином зеве. Вернее, она была не совсем одна, а в компании Шалопая. Время было — пять часов пополудни. Час назад ей пришлось подняться наверх вместе с драконьим щенком — в гостиной и читальном зале многие работали над домашним заданием, а кто-то уже начинал подготовку к экзаменам, Шалопай же отвлекал всех и каждого просьбами поиграть с ним. Тимуру в читальном зале он порвал штанину брюк. Белке на юбку опрокинул полную чернильницу. А в гостиной у Яшки Бермана прямо из-под носа утащил в зубах учебник по истории магии.

Словом, Миле ничего не оставалось делать, как вместе с Шалопаем подняться в спальню, которую она делила со своими однокурсницами. Сейчас здесь было пусто, а поэтому Шалопай не мог больше мешать никому, кроме нее.

В тот самый момент, когда Шалопай от безвыходности расправлялся с одной из тапочек Милы, а сама Мила, держа на коленях раскрытый учебник по антропософии, практиковалась в чарах Восстановления, возвращая в нормальное состояние разодранную в клочья вторую тапочку, в открытое окно спальни влетела угольно-черная Почтовая торба. Она была очень необычной: с большими перепончатыми кожаными крыльями, как у летучей мыши, точно такого же, как и сама торба, угольно-черного цвета.

Торба сделала круг под потолком и опустилась прямо на постель Милы. Шалопай, подскочив на все четыре лапы, пристально уставился на незваную гостью и недоброжелательно зарычал.

— Тихо, Шалопай, — негромко велела Мила драконовому щенку. Шалопай зарычал потише, но глаз с торбы не сводил.

Мила в нерешительности посмотрела на почтальоншу, на всякий случай подобрав под себя ноги. Во-первых, она еще никогда не видела таких Почтовых торб и даже предположить не могла, кто мог быть ее владельцем. Во-вторых, эта торба залетела не через дымоход, как это обыкновенно происходило, а в окно спальни — причем именно той, где жила она, Мила. Все это было более чем странно.

Стараясь держаться подальше от Почтовой торбы, Мила сползла с кровати и, с опаской оглядываясь на почтальоншу, подошла к окну. Лучи ползущего к горизонту солнца отражались от разноцветных витражей, и в воздухе, между открытых ставней, застыли полосы красного и синего света. В первый момент Мила зажмурилась от ударившего ей в глаза радужного сияния. За спиной зашуршала кожаными крыльями, которые должны были принадлежать гигантской летучей мыши, Почтовая торба. Мила хмуро покосилась на нее и, отвернувшись, выглянула в окно.

Внизу, на мостике надо рвом, стояла парочка старшекурсников-меченосцев. Парень что-то рассказывал, а девушка время от времени негромко смеялась в ответ. За воротами Львиного зева улица была безлюдной — ни одного прохожего в поле зрения. Кто бы ни был хозяином этой Почтовой торбы, поблизости этого человека не было. И на розыгрыш это походило мало. Да и кому бы пришло в голову ее разыгрывать?

Мила отвернулась от окна и, глубоко вздохнув, нерешительно подошла к торбе. Протянула руку — и тут же открылось отверстие-рот, из которого выпрыгнул пергаментный свиток, перевязанный грубой бечевкой.