Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Это моя вина, и только моя, Аполлон Григорьевич. Не предполагал, что мадемуазель будет действовать так резво. Максимум – попытка соблазнения… Но вы бы не поддались?
– Ни за что! – заявил Лебедев, припоминая вкус поцелуя. – Экая проворная мерзавка!
Он погрозил пальцем, но в голосе слышалось невольное уважение: редко кому удавалось обвести вокруг пальца великого криминалиста.
– Что она подмешала в шампанское? – спросил Ванзаров.
– Даже не могу представить… Что-то посильней опия… Ну, попляшет у меня эта ведьма… Еще вернусь за телескопом, да…
– Отправляйтесь к себе, вам тут особо делать нечего.
Лебедев выразил бурный протест:
– Еще чего! И так вас подвел… Сделаю первый осмотр, как полагается…
Вильчевскому надоело ждать, когда господа наговорятся. Он напомнил о себе вежливым покашливанием.
– Не будем испытывать терпение пристава, – сказал Ванзаров. – Желаете осмотреть первым?
– Уступаю вам, – ответил Лебедев. Он еще не вполне был уверен в собственных силах.
Ванзаров подошел к балке, на которой держался скат крыши. Тело висело на одной из двух боковых подпорок, отходивших буквой «Y» от основной опоры. Закрепить средство повешения было несложно: перекинуть в расщелину угла и завязать узел. Петля находится невысоко от пола, чуть выше головы стоящего человека. Этого достаточно. Ванзаров видел примеры, когда вешались, стоя на коленях. Здесь расстояние достаточное. Было бы желание. Самоубийца действовал не спеша. Повесил на ржавый гвоздь, торчавший из балки, шляпу, снял ботинки, аккуратно поставив их рядышком, подобрал гнилой бочонок, залез на него, сунул голову в петлю и оттолкнулся. Судя по кончикам пальцев, в последних судорогах за балку не хватался, чтобы спастись. Под его ногами виднелись засохшие пятна того, что организм исторг, борясь за жизнь. Иных следов на кирпичной крошке, которой был засыпан чердак, не оставалось.
– Ирония судьбы: искали вашего спирита по всему городу, а он на чердаке проветривался, – сказал Лебедев, тяжело сопя. Силы возвращались к нему. Не зря Можейко сбегал в аптеку за целебным средством. Помощник пристава навсегда запомнил, как криминалист опорожнил полсклянки чистого спирта, не поморщился, а вздохнул с облегчением.
– Проклятие сбылось, – сказал Ванзаров, разглядывая плечо темного пальто, на котором голуби оставили след.
– Заигрался в спиритизм?
– Господин Иртемьев не захотел поделиться с шурином своим изобретением. Господин Хованский пожелал ему удавиться… И вот сбылось. Жадность – это грех… Наказуемый…
Из-за смутности в голове Лебедев не мог уловить смысла. Слишком тонкого для него на сегодня.
– Полагаете, Иртемьев не сам в петлю полез?
– Полез сам, – ответил Ванзаров. – Но саквояж, который был при нем, исчез…
– К телу не приближались, – сообщил пристав, который почтительно держался за спиной чиновника сыска. – Аким, видел на чердаке саквояж?
– Не было, – пробурчал дворник. С чердака его не отпустили, так он держался поближе к своим, то есть к голубям.
– Господин Ванзаров, прикажете тело снимать? – Пристав был примерно услужлив.
Аполлон Григорьевич сощурился:
– Что за ерунду Иртемьев нашел, чтобы повеситься?
Ванзаров обошел тело, чтобы взглянуть с другой стороны.
– Вовсе не ерунда, а важная часть праздничного наряда крестьянской девушки…
– Откуда такие познания деревенского быта?
– Похожий поясок лежит в сундуке кухарки Лукерьи… У нее там два платья, но поясок один. Наверняка господин Иртемьев нарочно его вытащил…
Пристав понимающе кивнул.
– Значит, на себя руки наложил, чтобы вину искупить, – сказал он. – Считай, дело кухарки раскрыто…
– Сколько тело висит? – спросил Ванзаров.
Довольно громко принюхавшись, Лебедев коснулся холодной руки Иртемьева.
– На глаз точно не скажу, наверняка больше тридцати шести часов…
– То есть позавчера вечером…
– Час-другой роли не играет?
Точность до часа была несущественна. Ванзаров разрешил снять жертву. Пристав приказал Можейко держать тело за ноги, а сам подцепил ножом узел. Когда поясок ослаб, помощник не удержал вес и чуть не свалился. Лебедев вовремя поймал обоих. Живого отпустил, а мертвого положил на кирпичную крошку. Бережно положил. Ванзаров присел и начал осматривать одежду Иртемьева. В левом кармане пальто нашелся ключ от навесного замка.
– Вот вам несомненное доказательство, – сказал Лебедев с видимым облегчением. – Наверняка ключ от замка, что кладовую запирал. Окончательно дам подтверждение, когда у себя проверю…
– Да, это ключ от навесного замка, – сказал Ванзаров, рассматривая его, как ювелир алмаз. Чем сильно порадовал пристава: убийства горничных и кухарки наверняка раскрыты. Удача сама идет в руки… За все его страдания…
В карманах пиджака, брюк и жилета Иртемьев держал не слишком много вещей. Там оказалась связка ключей от дома: входная дверь, от черной лестницы и бронзовый ключик от двери кабинета. Портмоне с ассигнациями, золотые часы на цепочке, носовой платок, мелочь, счет из ресторана гостиницы «Виктория», свернутая кольцом медная проволока и пружинка. Ни записной книжки, ни писем. Обычный набор человека, вышедшего из дома.
– Пристав, полный осмотр тела в участке сделаю. Вернусь к вам с инструментами, – сказал Лебедев. Чем не слишком обрадовал Вильчевского: принимать у себя в участке великого криминалиста радость небольшая.
– Тело доставим, – сказал он. – Надо супруге сообщить, опознание провести…
Ванзаров передал приставу находки.
– Никто не должен знать, что Иртемьев обнаружен, – сказал и повторил: – Никто. Считайте строжайшим запретом…
– Но как же так… – проговорил пристав, не понимая, для чего опять нарушать принятый порядок.
– Дворнику скажите, чтобы держал рот на замке…
Об этом не следовало беспокоиться: из Акима слова лишнего не вытянешь. Молчалив как голубь… Вильчевский обещал, что санитарную карету поставят подальше от дома, а тело вынесут через двор.
– Обойдитесь без носилок.
– А как же…
– Используйте мешки. Чтобы скрыть тело, двух будет достаточно… Мешки у дворника найдутся?
Пристав обещал исполнить очередную странность. Лишь бы скорее закрыть все дела одним махом.
Предоставил Лебедеву осматривать тело, Ванзаров подошел к голубятне. Аким глядел исподлобья, не ожидая ничего хорошего. Голубиный домик был сделан на совесть: просторный, аккуратно сбитый. Даже крыша покатая, как в настоящей избе. Для птиц устроены отдельные насесты и квадратные ячейки, как квартирки. Пол выстлан сеном, кормушка с зерном, большая поилка из старого таза. Чтобы войти внутрь, внизу устроена дверца-лаз: нагнулся и пролез. Для птиц оставлено широкое окошко на уровне груди, чтобы влетать было удобнее.